Эмигранты

АА. Мы не останемся с дядей. Уйдем далеко, далеко... (ХХ пытается вырвать у него куклу, но АА ускользает от него и убегает за стол. Они гоняются друг за другом вокруг стола.) Гав-гав! Ты посмотри только, как дядя сердится! Гав-гав-гав! (Изображает лай собаки, беготня продолжается.) А мы не дадим нас поймать, не дадим! (В тот момент, когда ХХ оказывается слева от стола, а АА - справа, ХХ вскакивает на стол и хватает АА за горло. Но в его руках остается лишь кашне. АА отбегает в сторону, но спотыкается о стул и опрокидывается вместе с ним. ХХ бросается на него. АА вытягивает руку с куклой сзади себя над головой. ХХ старается дотянуться до куклы. АА перехватывает пса Плуто другой рукой и отбрасывает его далеко за себя. Оба срываются с места и бегут за куклой, как два регбиста за мячом. Сталкиваются над куклой. В этот момент из крана, который оставался открытым, начинает литься вода.) Вода! (АА оставляет партнера, который жадно прижимает пса Плуто к груди, подходит к раковине и закрывает кран.) Наконец-то! Вот теперь можно заварить приличный чай. (Берет со стола чайник, наливает в него из-под крана воду, заходит за ширму. ХХ не спускает с него глаз. Он по-прежнему стоит на коленях, прижав куклу к себе, в оборонительной позиции.) Чего ты до сих пор здесь торчишь... Неужели молишься? (Снимает пальто, вешает его на гвоздь.) Ну ладно, хватит. Да встань же, наконец.

ХХ. Что, остаешься?

АА. Только из-за чая. Где еще можно напиться приличного чая, как не у себя дома. Эх, дом, дом...

ХХ поднимается с колен и прячет пса Плуто под свою подушку, на правой кровати. Садится на кровать. АА берет с пола кашне и вешает на спинку левого стула, поднимает опрокинутый стул.

ХХ. Я отдам, у меня скоро будут.

АА. Ах, ты все еще о своем долге?

ХХ. Ей-богу.

АА. Пустяк, и говорить не стоит.

ХХ. В том месяце.

АА. Не горит.

ХХ. Ну, может, через неделю.

АА. Да не переживай так, прошу тебя.

ХХ. Или послезавтра.

АА. Ого!

ХХ. Хочешь, отдам послезавтра?.. Или завтра... Ну, хочешь, завтра?

АА. Поверь, это не имеет ни малейшего значения. Между друзьями...

ХХ. Я сейчас не могу, слово даю.

АА. Э-э-х! Как приятно возвратиться на собственное пепелище... (Собирается снять пиджак. ХХ услужливо подбегает к нему и помогает.) Весьма тебе обязан.

ХХ. Повесить?

АА. Нет, не стоит. Можно оставить на стуле. (Удобно устраивается на правом стуле. ХХ вешает пиджак на спинку, за его спиной.) Но вот зато, знаешь, если бы ты был так добр... Меня раздражает этот свет. Давно уже, да я все не решался сказать. Ведь если тебя не раздражает... Но, честно говоря, эта голая лампочка ужасна. Извини, что я так неуважительно отзываюсь о твоем обожаемом интерьере. Ты не смог бы соорудить нечто вроде абажура? Из бумаги или чего-нибудь другого... Я-то никогда не был особенно рукодельным...

ХХ. Сделаем.

АА. Ну и прекрасно, ты воистину неоценим. Там, возле моей кровати лежат журналы, можешь ими воспользоваться. Или ты предпочитаешь газеты?

ХХ берет один из журналов, лежащих возле левой кровати.

ХХ. Ножницы хорошо бы.

АА. Там, на полке. (ХХ берет с полки над раковиной ножницы, влезает на стол. Разворачивает журнал и примеряет его к лампочке. АА наблюдает за ним, прикрыв глаза ладонью.) Тебя свет не раздражает?

ХХ. Что?

АА. Я спрашиваю, можешь ли ты смотреть на лампочку, не испытывая неприятного ощущения, будто ты слепнешь?

ХХ. На лампочку?

АА. Ну да, на этот свет... Не режет?

ХХ. Нет.

АА. Глаза не слезятся?

ХХ. Нет.

АА. Веки не щиплет? Не видишь перед глазами таких... черных, летающих пятен?

Пауза.

ХХ. Нет.

АА (влезает на стол. Подобно окулисту, оттягивает веко ХХ). Другой. (Заглядывает в другой глаз.) Поразительно. (АА слезает со стола. ХХ продолжает возиться с лампочкой. АА ходит по комнате.) А впрочем, тут нет ничего странного. Известно, что отклонения от нормы могут быть весьма значительными. Как в сторону чрезмерной чувствительности, так и в сторону почти полной индифферентности. Так же, как и скорость передачи рефлексов. От нервных окончаний к мозговым центрам. Все зависит от данного конкретного индивидуума. (Внезапно останавливается.) Тебя когда-нибудь допрашивали?

ХХ. Как это...

АА (резко, жестко). В полиции.

ХХ. За что?

АА. Я не спрашиваю - за что, меня лишь интересует, подвергался ли ты допросу. Был ли когда-нибудь под следствием?

ХХ. Нет.

АА (снова обычным тоном). Жаль. Ты был бы великолепным объектом, естественно, не с точки зрения полиции. С твоей бесчувственностью ты был бы в состоянии вынести то, что другим оказывалось не под силу. Жаль, очень жаль. Смог бы стать отличным политическим заключенным.

ХХ. Я в политику...

АА. Да, знаю, знаю - ты в политику не впутываешься. Ведь ты это хотел сказать, правда? Но могу же я помечтать. (ХХ, заинтересовавшись какой-то рекламой в журнале, слюнит палец, перелистывает страницу, разглядывает.) Какой глаз! Было бы непросто вытянуть из тебя показания. То есть... Если бы тебе было что сказать... Подумать только, такой талант пропадает. Но - что делать, так уж устроен мир. Те, кому говорить не следовало бы, - говорят. А тем, кто смог бы не заговорить, сказать просто нечего.