Эмиль Верхарн Стихотворения, Зори; Морис Метерлинк Пьесы

Мешая с ядом сладкий медИ с грубой руганью — моленья,Минуя вереска поля, селенья,В путь дальний пилигрим бредет.Шагает тяжело песками без конца:Засунули ему в сабо куски свинца.Бредет и морщится, но не роняет вздоха:Чтоб бог к его мольбам внимательнее стал,Колючек он в штаны понапихалИ в рукава — чертополоха.Его отправил в путь больной,Что там, на ферме, изнывает,Чье сердце в страхе замирает,Когда в безмолвной тьме ночнойСобаки лают под луной.И день и ночь больной все ждет,Что исцеленье от невзгодМадонна Монтегю ему пошлет.Когда из дома вышел пилигрим,Легко над нимДышало утро свежестью живою;Кричал петух с обычной хрипотою;Котел, лежащий на дворе,Как будто «Здравствуй!» говорил заре;Служанки медленно зевали,Еще не отряхнув остатки сна,На чердаках своих, где листья трепеталиУ залитого золотом окна.Пересекая первый городок,Увидел пилигрим

На площади веселье буйных танцев,Орущих парней, пьяных в дым,С цветами на фуражках, — новобранцев.Они тащили девок в свой кружок,Их оглушая песней непристойной.Он рядом сел — и важный и спокойный —И кружку осушил одним глотком.Пробило полдень в городке другом.У церкви свадьба в круг влилась народный.Шли парни в блузах, в новых башмаках,Ведя степенно кумушек дородных.В «Зеленом кролике» уселись на скамьяхИспытанные пьяницы в жилетах,Увидев пира верные приметы,И все орали страннику, чтоб онЗа них молился, и со всех сторонЕму тянули кружки в знак почтенья.Он к ним подсел и осушил глотокЗа их души спасенье.А проходя последний городок,Он повстречался с шумною кермессой.Кружились буйно пары на свободе,Гудели скрипки под листвы навесом,Плясали старики по прежней модеИли курили с наслажденьемИз трубок, чистых, словно воскресенье.Когда глазел он на веселый пляс,Один сказал ему: «Сядь с нами!Ты, друг, христианин. Пей пиво! Мы ведь самиК мадонне Монтегю^{16} ходили — и не раз».И странник в добрый час

Всю кружку выпил, удержав дыханье,И дальше поплелся, шатаясь, по поляне.А вечер пепел свой уж сеял над страною.Вдали вставал собор с высокою иглою —То было Монтегю в тениПод звездным куполом. ОгниТо там, то тут светились по жилищам.И пилигрим прошел кладбищем,А чтобы шаткий шаг прохожих не смутил,Скользнув в часовню, дверь он притворил.Перед мадонной, в кружево одетой,С глазами восковыми, — без концаВисели ракушки, пластинки и сердца —Дар исцеленных, амулеты.Она ему внимает благосклонно.«О добрая мадонна!Быть может, и нетверд мой шаг,И вижу смутно я сквозь мрак,Как лик твой блещет красотою,Но мне ль сравниться мудростью с тобою?Ты свой святой не покидаешь дом,А я вот выпил — каюсь в том.Но мой хозяин так горюет:Сын умирает у него,Он кровью кашляет, не ест он ничегоИ терпит лихорадку злую.Вот видишь ли, мы у его постелиВ молитвах многие уж провели недели.За эти месяцы он на глазах иссох.Как спички — руки. Да, совсем он плох.

Когда он молится, то всех берет нас жалость.А чуть забылся сном,Нам кажется он мертвецомВ той комнате, куда недавно рожь ссыпалась.От матери емуАрпанов^{17} пятьдесят досталось бы надела.Отец его как старый дуб замшелый…Внемли, владычица, моленью моему!Я правду говорю. Спаси нас в скорби тяжкой!Сама пощупай — сохранилЯ, хоть и брел сюда почти лишенный сил,Свинец в моих сабо, репейник под рубашкой».Когда же вышел пилигрим,То повстречался с нимПривратник, что пришел закрыть в часовне двери.Луна взошла. Голубоватый верескПростерся бледной пеленою,Куда лишь взор хватал, под полною луною.Обратным он пошел путемДомой к себе, дорог не выбирая.Был слышен Angelus[2]. Равнины ширь немаяЛовила мерный звон в спокойствии ночном.И хмель прошел. Хотя был слышен гам,Вой скрипки, песен рев по ближним городкамИ топот ног в сабо под деревом густым, —Он шел и был глухимК призывам празднества, летящим издалека.В царапинах, в крови, не слыша рук и ног,Во рву на листьях он прилегСоснуть хоть малость. ОдинокоПоля вкушали мирный сон.

Заря уже зажглась, когда увидел онТу ферму, где его больной ждал в нетерпенье.Старик, пасущий около селеньяТрех индюков и четырех овец,Воскликнул: «Он здоров! Свершилось наконец!Святая дева тронулась мольбою».А мельник помахал рукоюВ знак дружбы из чердачного окна.Сбежались люди. Площадь вся полна.По улице, где кумушки болтали,Паломника сопровождалиМальчишки шумною гурьбой.Его увидя, зарыдал больной.Паломник молвил: «Сделал все, что надо.И коль мадонна вам не бросит взгляда,То тут причина в ком-нибудь из вас!»Несут ему и мяса и колбас,В большую кружку до краев льют пиво.А он: «Я угощался там на диво.Я пил, но из сабо не вынимал свинца,Чертополох донес я до конца.Не беспокойтесь же! Держу я крепко слово.Удача мне во всем. Могу спасти любогоИ даже в Рим пойду, чтоб были вы здоровы!»Смех загремел кругом.Больной поправился. И ожил дом.Был праздник, воскресенье.Паломник вытряхнул колючие растенья,Служанка унесла их. А старикДесятка два денье^{18} ему отсыпал вмиг.