Эмма

— Как бы то ни было, постепенно мы, я полагаю, свыкнемся с этой мыслью: желаю влюбленным счастья, — однако я всегда буду осуждать их поведение. Разве можно назвать это иначе, нежели целой системой, построенной на лицемерии, лжи, хитрости и предательстве? Явиться к нам, притворяясь олицетворением искренности и простоты, а на деле состоять в заговоре против нас! Всю зиму и всю весну мы, одураченные ими, думали, будто можем быть вполне честны и откровенны с ними обоими, они же, чего доброго, передавали друг другу и сопоставляли наши слова, судили нас за мысли, коих мы никогда бы не высказали, если б знали, что она значит для него, а он — для нее. Они сами виноваты, ежели наши замечания подчас были для них неприятны.

— В этом отношении я спокойна, — заметила миссис Уэстон. — Я положительно уверена, что ни ей о нем, ни ему о ней не говорила ничего дурного.

— Вы счастливица. Единственным своим ошибочным суждением вы поделились со мной одной, предположив, что некий наш друг влюблен в некую леди.

— Верно. Однако я всегда была исключительно хорошего мнения о мисс Фэрфакс, и даже если заблуждалась в чем-то, то все равно не могла сказать о ней дурно. О нем — тем паче.

В эту минуту за окном показался мистер Уэстон, очевидно, ожидавший сигнала. Жена взглядом пригласила его войти и, пока он обходил вокруг дома, промолвила:

— Теперь, милая Эмма, позвольте мне просить вас, если это возможно, и словом, и видом успокоить сердце мистера Уэстона. Помогите ему примириться с этим союзом. Давайте приложим немного старания, ведь о ней и правда можно сказать немало хорошего, не покривив душой. Партия, пожалуй, не самая блестящая, но ежели мистер Черчилл не возражает, мы не должны и подавно. Быть может, то, что Фрэнк полюбил эту девушку, окажется для него благотворным, ведь я всегда находила в ней твердый характер и здравый ум. Я и сейчас расположена смотреть на нее с уважением, хоть она и позволила себе весьма значительно отклониться от строгих правил. К тому же эту единственную ошибку можно ей простить, приняв во внимание, сколь незавидны ее обстоятельства.

— Ах, это правда! — воскликнула Эмма с чувством. — Ежели женщина, озабоченная лишь собой одной, вправе рассчитывать на оправдание, то таковым, бесспорно, является положение Джейн Фэрфакс. О ней почти что без преувеличения можно сказать: «Ни мир тебе не друг, ни друг — закон»[22].

Вошедшего мистера Уэстона Эмма встретила улыбкой и восклицанием:

— Ловкую же шутку вы, право, со мной проделали! Верно, нарочно хотели разжечь мое любопытство, чтобы я упражнялась в искусстве угадывания? Однако вы всерьез меня напугали. Я-то думала, вы лишились по меньшей мере половины своего состояния, на деле же вам не соболезновать впору, а завидовать. От всей души поздравляю вас, мистер Уэстон, с тем, что одна из прелестнейших и образованнейших девиц всей Англии скоро сделается вашей дочерью.

Переглянувшись с женой, он убедился: дело и впрямь обстоит так хорошо, как кажется. Его радость не заставила себя долго ждать, голос и взор обрели прежнюю живость. С сердечной благодарностью пожав Эмме руку, он так повел речь о предстоящей свадьбе, что сделалось ясно: ему нужны лишь заверения друзей да немного времени, чтобы выбор сына перестал его огорчать. И миссис Уэстон, и бывшая ее воспитанница, как могли, оправдывали влюбленных, смягчая все возможные упреки. Обсудив достоинства этого союза сперва в своей гостиной с обеими дамами, а затем еще раз с одной Эммой на обратном пути в Хартфилд, мистер Уэстон не только совершенно примирился с новой перспективой, но и был почти готов думать, что Фрэнк не мог бы подыскать для себя лучшей невесты.

Глава 11