– Да, смешались, – отвечал он, – признаю! И будь она богата, вполне допускаю, что скорее смешные черты возобладали бы над добрыми. Будь она женщиной состоятельной, я бы не кидался на ее защиту при любой безобидной нелепости и не стал бы ссориться с вами из-за вольности в обращении. Будь она равна вам по положению… но, Эмма, подумайте, дело с нею обстоит совершенно иначе. Она бедна! Она, рожденная в богатстве и довольстве, вынуждена терпеть лишения, и, если она доживет до старости, возможно, ее ожидает еще большая нищета. Ее положение должно было бы внушить вам сострадание к ней. Вы поступили скверно, очень скверно! Вы, которую она помнит еще малышкой, вы росли у нее на глазах! Она помнит времена, когда заслужить ее внимание было для вас честью… И вот теперь вы у всех на глазах, на глазах у ее племянницы, на глазах у людей, многие из которых, несомненно, в своих суждениях о ней и отношении к ней будут руководствоваться вашим поведением, вы походя, из минутной гордыни, посмеялись над ней, унизили ее… Ваш поступок не делает вам чести, Эмма! Он также не делает чести мне, однако я почитаю за долг и буду, буду, пока могу, говорить вам правду, на деле доказывая вам, что я вам друг, – самым справедливым, беспристрастным отношением, которое со временем вы оцените больше, чем сейчас.
За разговором они не заметили, как подали карету. Прежде чем она нашлась с ответом, он уже помог ей сесть внутрь. Он превратно истолковал чувства, заставившие ее отвернуться и упорно молчать. Эмма просто злилась на себя, чувствовала горькую обиду на себя и раскаивалась. Говорить она была не в силах и, усевшись, на мгновение в бессилии откинулась на спинку сиденья. Затем, упрекая себя за то, что не попрощалась с ним, никак не ответила, покидает его с угрюмым видом, она высунулась из окошка, готовая окликнуть его, помахать рукой, показать, что он заблуждается, – но было уже поздно. Он повернул назад, а лошади уже затрусили по дороге к дому. Она все глядела ему вслед, но тщетно! Скоро, как ей показалось, на огромной скорости, карета уже спустилась с горы, и все осталось позади. Эмму мучила невыразимая досада, она почти не скрывала своих чувств. Никогда прежде не была она так взволнована, пристыжена, опечалена. Она получила горький урок. Невозможно было отрицать его правоту. Она чувствовала это всем сердцем. Как могла она быть такой жестокой, такой бессердечной по отношению к мисс Бейтс! Как могла так уронить себя в глазах того, чьим мнением дорожила! И как могла расстаться с ним, не сказав ни единого слова благодарности, сожаления, вообще ни единого доброго слова! Как он, должно быть, страдает!
Время не избавило ее от терзаний. Чем больше она размышляла, тем тяжелее становилось у нее на душе. Никогда прежде не была она столь подавлена. К счастью, у нее не было необходимости ни с кем говорить. В карете с нею сидела только Харриет, которая, казалось, сама была не расположена к общению, и почти весь путь домой Эмма чувствовала, как слезы бегут у нее по щекам, и она – как ни странно – даже не пыталась их сдержать.
Глава 44
Весь вечер злополучная прогулка на Бокс-Хилл не давала Эмме покоя. Трудно сказать, как отнеслись к поездке остальные ее участники. Они, каждый в своем доме и каждый на свой лад, возможно, были способны предаваться приятным воспоминаниям; однако, на ее взгляд, утро было потрачено впустую – она не получила никакого удовольствия и не могла вспоминать о поездке без отвращения. Даже игра в триктрак с отцом весь вечер была по сравнению с прогулкой блаженством. Вечером она поистине наслаждалась, ибо эти сладчайшие часы всецело посвятила любимому батюшке. Эмма была уверена в том, что отец обожает ее и безоговорочно одобряет любой ее поступок. Даже понимая, что такая вера с его стороны, может, и не совсем ею заслужена, она тем не менее считала, что камня в ее огород здесь никто не бросит. Она надеялась, что как дочь вовсе не бесчувственна. Здесь-то никто не бросит ей горького упрека: «Как могли вы быть столь черствой по отношению к своему батюшке? Мой долг говорить вам правду, и я буду ее говорить, покуда могу». Мисс Бейтс никогда больше… нет-нет! Если Эмма окружит ее вниманием и заботой, она имеет надежду на прощение. Эмму мучили угрызения совести. Как часто она не выказывала к мисс Бейтс должного уважения; наверное, она была к ней более небрежна в мыслях, чем в поступках: да, она бывала и насмешлива, и нелюбезна. Однако больше такого не повторится. Завтра же утром она придет к мисс Бейтс, извинится, покается и тем самым положит начало новым, ровным и добрым отношениям.
С наступлением утра решимость Эммы нисколько не ослабела, она вышла из дому рано, чтобы ничто не помешало ей. Вполне вероятно, думала она, что по пути ей встретится мистер Найтли или, может, он зайдет к мисс Бейтс в то время, когда и она будет там. Ну и пусть! Ей нечего стыдиться – пусть он увидит, насколько глубоко и искренне она раскаивается. Во время прогулки она не сводила глаз с Донуэлла, однако дорога была пустынна.
– Хозяйки все дома!