Эммануэль. Верность как порок

Энтузиазм Аурелии внезапно заставил Эммануэль по-новому взглянуть на Петру и переосмыслить ее, возможно, головокружительное будущее. «Я тебя никогда не забуду!» – заверила она ее украдкой, стыдливо отворачивая голову и боясь нахлынувших на нее чувств.

«Обещаю тебе, мой лунный камушек! Я помогу тебе стать кометой. Моя лунная Петра!.. Мой песчаный единорог!.. Мой свет в колодце!..»

В своем воображении Эммануэль любила ее так сильно, что в тот момент все вокруг, кроме самой Петры, для нее исчезли. Она говорила, обращаясь к Петре:

«Ты хочешь стать для меня еще одним солнцем? Но ты ведь не просто солнце! Ты – зарождающийся центр целой солнечной системы. Ты создашь планеты и измерения… Увидишь восход еще не сотворенных звезд. Перенесешься в новую бесконечность, в новую реальность».

Эммануэль знала, что снова объясняется нелепыми космическими терминами, но ей было уже все равно… На ее глазах выступили слезы счастья…

О, как прекрасен этот мир! В нем действительно стоило жить! И для того, чтобы претворить в жизнь этот единственный, уникальный в своем роде шанс, хороши были любые средства, дозволены любые преувеличения, оправданны любые безумства.

* * *

Едва только Эммануэль осуществила свою мечту, как у нее тут же появилась новая, еще более далекая. Всякий успех для девушки служил своего рода отправной точкой для поиска новых возможностей. И все же менялась она не так сильно, как ей казалось, поскольку ее жизненные ценности оставались прежними: самоотверженность, бескорыстие, дружба и любовь.

И даже если эти качества в современном мире несколько устарели, Эммануэль не слишком переживала по этому поводу:

«Эти иллюзии слишком хороши, чтобы я от них отказалась. В мире существует достаточно мужчин и женщины, которых заботит исключительно их ничтожное эго. Нет надобности пополнять их ряды!»

Бывший марамуйский затворник тоже совсем не сожалел о своем желании выйти в люди. Приняв это поспешное и бесповоротное решение, Лукас теперь думал лишь об одном: как бы еще угодить гостям? Какие еще удовольствия он мог им подарить?

От этих мыслей его отвлекла Аурелия, а точнее, ее поведение. Было очевидно, что куда больше внимания она уделяла Марку, нежели каким-то лабораторным склянкам.

«Нельзя сказать, что Аурелия весела или рада, однако, когда она смотрит на Марка, ее глаза прямо-таки сияют! – пробормотал Лукас. – Более того, я бы сказал, что она пожирает его своим взглядом. Подобные эмоции необычны для женщин ее типа. Они-то скорее влюбляют в себя, чем влюбляются сами».

И потом, не так давно, говоря о Марке, Аурелия произнесла следующую фразу: «Я не воспринимаю его ни как мужа, ни как любовника», тем самым ясно давая понять, что никакого будущего у них и быть не может. Что ж, либо у Лукаса наступило временное помрачение зрения, либо Аурелия теперь действовала наперекор собственным словам. Интересно почему?

Первые минут пятнадцать после их приезда она вела себя как обычно, демонстрируя сдержанное дружелюбие и независимость. Но потом, совершенно внезапно, ее будто подменили.

Быть может, причиной тому был некий загадочный лабораторный эффект? Ведь и место, и сама ситуация были просто идеальны для того, чтобы Марк ответил Аурелии взаимностью, доказав тем самым, насколько он любит Эммануэль. Продемонстрировать, что он способен любить тех, кого любит она, и несказанно ее этим обрадовать.

Осанка, манера держаться и говорить сейчас выдавали в Аурелии опытную охотницу, одержимую лишь одной, только что пришедшей в голову идеей: поймать оленя-недотрогу.

Удивленный Лукас зачарованно следил за тем, как Аурелия взяла Марка за руку и больше ее не выпускала; как она увлекла его в узкий проход между шкафами с пробирками, настолько тесный, что вдвоем они могли там поместиться, лишь плотно прижавшись друг к другу; как ей чудом удалось расстегнуть верх блузы, так что обе ее груди оказались во власти рук мужчины; как Аурелия попросила Марка обнять ее за талию и посадить на одну из полок, а сама задрала юбку, обнажив свои бесконечно длинные идеальные ноги вакханки, так резко вторгшиеся в это святилище науки; как, наконец, блаженно откинулась назад и, не зная, как еще выразить захлестнувший ее порыв страсти, закинула ноги Марку на плечи…

* * *

Доверчиво застыв в этой позе, она дожидалась реакции Марка, надеясь, что в этой череде чистых случайностей он возьмет инициативу в свои руки.

Прозрел ли он в тот момент, когда безупречные ноги коснулись его тела? Осознал ли он, что нужно было быть полнейшим тупицей, чтобы отказаться от столь соблазнительного подарка? Или, быть может, осознание того, что святая святых Лукаса наконец открылась ему, преисполнило его душу возбужденным желанием соответствовать таинственной обстановке лаборатории? Понял ли он в тот момент, что слишком долго противился доводам жены, и теперь хотел искупить свою вину?