Наконец впереди мы заметили каменную хижину. Там мы и нашли монаха, которого я буду звать стандартным уважительным титулом Ринпоче (мы обещали всем им сохранить анонимность). Пускай это будет Ринпоче № 1. Он жил в тихом уединенном месте на протяжении десяти лет. Одному из наиболее опытных медитирующих из тех десяти, которые были в списке Далай-ламы, Ринпоче № 1 было уже за шестьдесят, и он не мог в полной мере воспринять нашу миссию. (Алан Уоллес, которого Ринпоче № 1 помнил после нескольких месяцев, которые тот провел в уединении среди них, переводил с английского на тибетский и обратно.) На тот момент мы хотели просто установить контакт, объяснить свои цели и продемонстрировать, какие эксперименты надеялись провести. Одним из них был тест Струпа, в котором слова, обозначающие определенный цвет, написаны другим цветом. Например, «голубой» напечатан красным. Задача в том, чтобы прочитать слова, не отвлекаясь на цвет букв. Это тест на концентрацию, на способность отсеивать отвлекающие факторы. Но Ринпоче № 1 очень скромно сказал, что его собственная практика медитации была в лучшем случае посредственной (что он объяснил проблемой с желчным пузырем), и если мы хотим изучить влияние медитации – что ж, мы просто должны медитировать сами! Мы не приняли во внимание тот факт, что смирение является одной из ценностей тибетского буддизма и даже описание своей медитации может быть истолковано как хвастовство. В хижине Ринпоче № 1 мы не добились даже беседы, не говоря уже о данных ЭЭГ.
Не лучше у нас получилось и с Ринпоче № 2, несмотря на то, что он был одним из учителей Алана Уоллеса. В этом случае проблема заключалась в других ученых. Ринпоче № 2 рассказал нам об известном йоге по имени Лобзанг Тензин, который также был с холмов над Дхарамсалой. Он отправился в Гарвардскую медицинскую школу для неинвазивных исследований медитации (так, по крайней мере, ему говорили ученые). Но исследователи из Гарварда взяли у Лобзанга кровь, и спустя три месяца после возвращения в Дхарамсалу он умер. Ринпоче № 2 был убежден, что вмешательство ученых убило его друга. В течение нашей трехчасовой беседы он сказал еще одну вещь: не имеет смысла пытаться измерить ум, у которого нет формы и физического воплощения. Если бы мы и могли что-то успешно измерить, заверил он нас, это было бы совершенно неважно с точки зрения понимания воздействия медитации. Аналогичным образом все прошло и с монахами № 3, № 4… и так до десятого. Один любезно посоветовал нам молиться Далай-ламе для успеха в нашей работе. Другой предложил вернуться через два года – к тому времени он планировал добиться некоторых скромных успехов в достижении самадхи, что лучше всего можно перевести с санскрита как «медитативный покой». Цель самадхи – блокировать отвлекающие факторы, чтобы ум мог сосредоточиться на объекте со всей ясностью и непоколебимостью. Другие монахи опасались, что, если они подвергнутся нашим странным тестам, это может нарушить их медитативную практику. Но больше всех повторялась мысль, выраженная Ринпоче № 2: физические измерения просто не подходят для того, чтобы понять влияние медитации на ум. Использовать ЭЭГ, чтобы определить, скажем, сострадание, развивать которое медитация вполне способна? Забудьте. К тому времени, когда мы добрались до нашего последнего монаха, у нас был нуль из десяти.
Несмотря на научные неудачи, я чувствовал, что мы преуспели кое в чем другом. Один из монахов, которого долгие годы держали в китайской тюрьме в Тибете и пытали, в конце концов сбежал в Дхарамсалу. Он рассказал нам – с западающими в память деталями, мгновение за мгновением – об изменениях, которые произошли в результате сострадательной медитации (находясь в плену, он регулярно ее практиковал). Печаль, отчаяние и гнев, которые сначала заполнили его разум, как он объяснил нам, уступали место, каждый день понемногу, состраданию, в том числе и к тюремщикам, на которых он стал смотреть как на страдающих от недуга ума, происходящего не по их воле. Поэтому они в некотором смысле рассматривались им как товарищи по несчастью. Конечно же, я думал, что эта необычайная способность может научить нас чему-то о разуме и мозге.