К тому времени, когда к ним приблизились миссис Уайтинг с людьми из лимузина, один глаз у Майлза был полностью закрыт, от второго осталась узкая щелочка. Противники сидели на бордюре друг против друга и выглядели так, будто оба бились на одной и той же проигравшей стороне, победители же по неизвестной причине удрали. Наручники по-прежнему болтались на пальцах Минти, и Майлз понимал, что полицейскому за это стыдно.
– Вы идите, миссис Уайтинг, – произнес Минти придушенным голосом. – Я сейчас с этим закончу, только чуток передохну.
Бизнесмены, явно занервничав, обошли двоих местных по широкой дуге, сойдя с кирпичной дорожки на траву.
– Вы изумляете меня, дорогой мой, – сказала миссис Уайтинг. – Что такого важного не могло подождать до завтра?
На другом конце двора, услыхал Майлз, открылись и закрылись дверцы лимузина, издав солидный, мастерски выверенный звук денег, удаляющихся на покой в надежное место. Скорее всего, от него ждали, что он заговорит о “Каллахане”, и Майлз решил разочаровать миссис Уайтинг:
– Я приехал лишь для того, чтобы заявить о своем увольнении. Придется вам подыскать кого-нибудь другого в “Имперский гриль”.
Джимми Минти, прекратив щупать сломанный нос, прислушался.
– Судя по вашему виду, дорогой мой, на вас будто снизошло некое откровение, – заметила миссис Уайтинг. – Впрочем, это лишь мои догадки. Почему бы не обдумать все как следует? Решения, принимаемые в порыве страсти, редко бывают здравыми.
– Разве вы когда-либо испытывали страсть?
– Что ж, верно, я редко теряю почву под ногами – в отличие от людей с более романтичным темпераментом, – признала миссис Уайтинг. – Но мы таковы, каковы есть, и с тем, что не лечится, нужно смириться.
– С тем, что не лечится, нужно расправиться, – сказал Майлз. – Вы это имели в виду?
– Без отмщения, – благосклонно улыбнулась она, –
– Заводи мотор и правь, так, Франсин?
Впервые он назвал ее по имени, хотя давно позабыл, как ее зовут. И странно, что вспомнил именно сейчас.
Столь интимное обращение покоробило миссис Уайтинг, хотя она постаралась это скрыть.
– Ах! – в притворном восторге воскликнула она. – Вы все же
– Он предпочел мою мать, да, миссис Уайтинг? – крикнул Майлз ей вслед. – В этом все дело, я прав?
Она остановилась – окаменев на мгновение, – затем вернулась к Майлзу:
– Я ли не образец христианского долготерпения, дорогой мой? Не я ли простила ей прегрешение? Не я ли приняла ее с распростертыми объятиями в ту самую семью, которую она разрушила? Не я ли предоставила ей все до единой возможности для искупления и спасения души, о чем вы, католики, так печетесь?
– А вы не путаете искупление с расплатой?
– Знаете, однажды я объяснила моему мужу, что в отношениях двоих всегда найдется отдушина, для каждого своя. – Она опять зашагала, но вскоре остановилась и обернулась: – Я не хотела бы оставить вас с неверным впечатлением от моих слов, дорогой мой. Я была
– Я разберусь, миссис Уайтинг.
Майлз невольно улыбнулся: примерно такое же обещание он давал этой женщине на протяжении двадцати пяти лет – именно такой участи для своего сына Грейс страшилась более всего. Когда “линкольн” плавно выехал за каменные столбы, указывая путь лимузину, Майлз почувствовал, что кто-то трется о его локоть, и, опустив глаза, увидел Тимми: должно быть, кошка сбежала, когда миссис Уайтинг садилась в машину. Зверюга была явно удовлетворена повреждениями, уже нанесенными Майлзу, и добавлять ущерба не сочла нужным.
Джимми Минти, поднявшись, подал руку Майлзу, и тот не оттолкнул ее, а затем протянул запястья, чтобы на них защелкнули наручники. Джимми повел его к “камаро”, сердито отпихивая ногой кошку, следовавшую за ними.