Эмпайр Фоллз

Жанин понимала, разумеется, к чему та клонит. Беа давно пытается уговорить ее поработать в баре, но этому не бывать. В последнее время мать носилась с идеей возродить кухню, чтобы готовить ланчи. Когда отец был жив, в “Каллахане” подавали сэндвичи и неплохо на этом зарабатывали. Жанин могла бы взять на себя кулинарную часть. За долгие, впустую потраченные годы в “Имперском гриле” она научилась готовить – но как раз потому, что на работе от еды некуда было деться, она и набрала лишние полсотни фунтов. Уолт появился как нельзя вовремя, переманив ее в фитнес-клуб. Еще год или два, и Жанин выглядела бы как ее мать, чья фигура напоминала большой палец, только лишенный гибкости посередине. Но самое странное, мать реально хотела заполучить ее в бар. При том, что они вечно шипят друг на друга, как две драчливые кошки, и на все смотрят по-разному.

– Забей, Беатрис, – посоветовала Жанин. Часы показывали, что до занятия в группе осталось всего двадцать две минуты. – Я работаю в одном из немногих успешных предприятий в графстве Декстер. Я сбросила пятьдесят фунтов и впервые за всю мою чертову жизнь отлично себя чувствую. Тебе не удастся подрезать мне крылья, так что даже не пытайся, ладно?

Двое кисломордых на другом конце стойки прекратили делать вид, будто не подслушивают, и Беа переключила телевизор на ток-шоу, чтобы за громкими голосами спокойно продолжить беседу с дочерью. Мужики были явно разочарованы.

– Если нам приходится слушать толстую бабу, то пусть она хотя бы будет белой, – пробурчал один из них.

Нехотя Беа исполнила просьбу, но, по ее мнению, эти двое извлекли бы для себя больше пользы, глядя на Опру, а не на Рози[6].

– Опра будет поумнее пяти белых мужиков, Отис.

– Ага, разве что ей не хватило ума родиться белой, – парировал Отис, а его приятель ехидно ухмыльнулся.

Беа было кого урезонивать – собственную дочь, а не этих двух забулдыг, но она не могла допустить, чтобы последнее слово осталось за Отисом. Она считала себя начисто лишенной предрассудков, в отличие от очень многих в Эмпайр Фоллз, – по той простой причине, что была невысокого мнения почти обо всех, кого знала, без различия расы и возраста.

– Не в пример некоторым, – сказала Беа, – Опру вполне устраивает ее внешность.

– А как меня устраивает моя внешность! – откликнулся Отис, не сообразив, что реплика Беа предназначалась не ему, а ее дочери.

– Беда, – ответила ему Беа и повернулась к Жанин: – Я не пытаюсь подрезать тебе крылья, девочка моя. Ты постоянно всех в этом обвиняешь, будто у людей других забот нет, кроме как навредить тебе. Долг матери вразумить своего ребенка, когда он поступает глупее, чем обычно, именно это я сейчас и делаю.

Жанин прорвала салфетку, со всей силой нажав на “м” в Комо.

– Почему бы нам просто не прекратить этот разговор, ма? – предложила Жанин, сминая испорченную салфетку. – Какой смысл обсуждать то, что тебя вообще на фиг не касается? Если ты не в состоянии понять, почему я не хочу прожить жизнь толстой и несчастной, но стремлюсь к чему-то лучшему, с этим уже ничего, блин, не поделаешь. Может, и настанет день, когда я сдамся, – как ты, – но не сегодня, окей? Люди способны меняться, вот и я меняюсь.

– Ты не меняешься, Жанин, – сказала ее мать. – Ты только худеешь. В этом вся и разница. Если бы ты проснулась однажды утром с мыслью не о себе, но о ком-то другом, тогда можно было бы говорить о перемене. Если ты хотя бы на две секунды задумалась, как твои дурацкие фантазии отразятся на твоей дочери, это тоже было бы переменой.

– Видишь, ма, я была права, – Жанин сгребла последние салфетки, – ты просто завидуешь, так что давай закончим этот разговор, пока одна из нас не ляпнет то, о чем потом пожалеет.

– Я нисколько не пожалею, – заверила ее Беа. – Но пожалею, если промолчу.

– Откуда тебе знать? Ты хоть раз пробовала держать язык за зубами?

На другом конце стойки Отис гоготнул. Очевидно, звук в телевизоре был недостаточно громким. Беа исправила эту оплошность.

– Я лишь пытаюсь донести до тебя: то, что ты делаешь, все равно что сбрасывать говно в набегающую волну. Человек таков, каков есть.

Жанин подмывало рассказать матери о своих теперешних оргазмах, и как Уолт обнаружил зону, о которой Майлз даже не подозревал, и как приятно наконец почувствовать себя желанной. Но что толку объяснять все это женщине, которая никогда не узнала бы, что такое оргазм, если бы Опра ее не просветила?

– Не надо рассказывать мне, какая я есть, Беатрис. Впервые за много лет я сама прекрасно понимаю, кто я и что я.

– Разве? – улыбнулась мать в своей привычной снисходительной манере.

– Даже не сомневайся. – Жанин подписывала последнюю салфетку. В конце концов, стоит ли выходить из себя? Ругань с матерью оправдала надежды Жанин – на какое-то время она позабыла о чувстве голода. Часы над кассой показывали без десяти четыре, пора было возвращаться в клуб.

– Верится с трудом, – сказала ее мать. – И более того, я могу доказать, что говна в тебе по-прежнему хватает.