Эмпайр Фоллз

Тем не менее, пусть даже Майлзу не слишком хотелось в этом признаваться, малярные работые продвигались быстрее. Не потому ли, что теперь Майлз не просиживал целый час с отцом Марком за кофе, но вместе с Максом сразу приступал к работе. И да, отец в свои “семьсят” мог взбираться по приставной лестнице с ловкостью обезьяны. Мало того, он мог красить и с лестницы, и с лесов, и высота в двадцать футов нисколько его не тревожила, тогда как Майлзу опора под ногами казалась шаткой, и он с опаской наклонялся к стене. Бесстрашие Макса поначалу его беспокоило, но, припомнив, что отец если и падал на землю, то лишь когда был пьян, Майлз требовал, чтобы он дыхнул, прежде чем подпустить помощника к лестнице. В результате западная стена Св. Кэт была почти закончена благодаря череде позднесентябрьских ясных солнечных деньков. Будь они с Максом похитрее, они бы приостановили покраску и возобновили работы весной, если, конечно, к тому времени Св. Кэт не превратят в художественную галерею или концертный зал.

Одно Майлз знал наверняка: за колокольную башню он не возьмется и отцу не позволит, хотя старик уже потирал руки, предвкушая, как он взойдет на эту вершину. Майлз понадеялся было, что, собрав мужество в кулак, он управится с башней сам, и как-то раз, отослав Макса домой, взял ключ у отца Марка и поднялся по узкой лестнице на колокольню. Поднимаясь, Майлз чувствовал, как в нем вызревает страх, однако все было в общем нормально, пока он находился в четырех стенах без окон. Но стоило ему откинуть крышку люка и ступить на колокольню, он понял, что о покраске башни и речи быть не может. Ему никогда не взобраться по приставной лестнице на такую высоту, а на лесах он сможет стоять, только если будет держаться за что-нибудь обеими руками. В башне он даже не встал с колен, думая, что, поднимись он во весь рост, наверняка покачнется и перевалится через перила, доходившие ему до пояса. Оставаясь в молитвенной позе, он все же мельком оглядел пейзаж, простиравшийся вдаль, за реку, к дому миссис Уайтинг и еще дальше, и вдруг подумал, а не избавится ли Синди Уайтинг от многолетнего чувства к нему, если увидит, как он, коленопреклоненный, трусливо цепляется за перила обеими руками. Ему понадобилось с полчаса, чтобы собраться с духом, спустить ноги в люк и захлопнуть крышку над головой.

– Говорит в основном Макс, – заметил Майлз в ответ на вопрос своего друга, о чем эти двое стариков могут разговаривать.

– Кается в грехах, как думаешь?

Такое не приходило Майлзу в голову, но он сразу же ухватился за эту мысль. Макс любил похваляться своими подвигами, а старый священник был крайне обижен, когда ему запретили исповедовать прихожан. У одного в запасе россыпь историй того сорта, по каковому другой, без сомнения, изголодался. Исповеди Макса наверняка были красочными, драматичными, разнообразными и познавательными, и если им чего и не хватало, то лишь искреннего раскаяния, но разве священники в состоянии деменции имеют право отпускать грехи? Макс был наделен благословенным умением курсировать по жизни, не заморачиваясь последствиями своих передвижений, и наметанным глазом он не мог не увидеть лазейку, приоткрытую старым священником, который охотно отпустит ему мириады грехов, не требуя эти грехи замаливать.

– Может, ты и прав, – согласился Майлз, пристально разглядывая стариков. Макс вещал, жестикулируя, священник вдохновенно кивал.

– Знаешь, меня это не беспокоит. По-моему, твой отец ниспослан нам свыше. Именно то, что Тому нужно.

– Макс Роби? Посланник небес?

– Имей в виду, Том всегда был олдскульным пастором. Для них было главное – всеми силами сторониться греха.

– Теперь это устарело?

– С таким подходом, – пожал плечами отец Марк, – ты никогда не сумеешь найти общий язык со своей человеческой природой. Какой мудростью может поделиться с нами, грешниками, действительно беспорочный человек? Какое утешение он может нам дать?

– Что-то подсказывает мне, что ты сейчас уклоняешься от партийной линии католицизма.

– Смотря куда уклоняться, – не стал отрицать отец Марк. – Но ты понимаешь, о чем я. Том никогда не отличался сердечностью и не вникал в трудности своей паствы. Как и у многих церковных стариков, у него манеры силовика. Грязный Гарри в сутане. На колени, подонок. Пятьдесят раз “Отче наш” и пятьдесят “Богородице, дево, радуйся”, и если я снова застукаю тебя хотя бы на помышлениях об этой мерзости, тебе реально не поздоровится.

– Людям это нравилось, – возразил Майлз. В детстве ему и самому нравилось воображать, что существует некто, кто стоит выше всех и поэтому знает, что правильно, а что нет, и по долгу службы учит тебя этому знанию.

– Может быть, – ответил отец Марк. – Но я думаю, Тому неплохо бы слегка очеловечиться.

– Тогда, – согласился Майлз, – более подходящего наставника ему не найти.

* * *

– Скупердяй хренов, – бормотал Макс, пересчитывая купюры, полученные от отца Марка, прежде чем сунуть их в передний карман забрызганных краской брюк.