Эндора

Приворот, точно — думала Катя, открывая книгу и водя пальцем по строчкам оглавления. Сборник был издан за четыре года до первой русской революции, и, пробиваясь через яти и еры, Катя было задумалась о том, с чего вдруг Ленинская библиотека решила избавиться от такого раритета, тем более, за столь ничтожную сумму. Но потом она нашла искомое — раздел назывался «Традиционная приворотная ворожба, чары, молитвы и заклинания» — и размышлять над причинами, по которым книга попала на стойку букиниста, стало некогда.

Предисловие к разделу, написанное выспренним и витиеватым языком, Катя читать не стала, споткнувшись на первом же абзаце: «Состояние, известное как черный приворот, есть жестокое воздействие на предмет своей страсти, совмещенное с пробоем манипуры…». Выбранный ею приворот носил мрачное название «Черная связка»; по-прежнему стоя у окна и вчитываясь в его описание, Катя ядовито думала, что не хочет вечной взаимной любви с Кириллом — пусть побегает за ней, поплачет. Пусть пергидрольку прогонит. Пусть никогда и никому больше не станет врать… Для положительного результата следовало проколоть палец булавкой и выдавить несколько капель крови, которые затем надлежало слизнуть и прочесть заговор. Пока Катя возилась с булавкой, отстегивая ее от кармана, возле подъезда остановился большой темный внедорожник, и вышедший водитель встал у машины и принялся внимательно всматриваться в окна. Странный какой-то; Кате показалось, что он принюхивается и поводит головой, как охотничий пес, высматривающий жертву. Ей стало неприятно, и она отошла вглубь комнаты — почему-то Кате не хотелось, чтобы странный человек заметил ее.

— Дочери ирода, встаньте, предстаньте, стряхните с кудрей, с локтей, с перстней девичью лихорадку дремучую, любовь яркую и жгучую. Трясите его сердце, трясите его кровь, вгоняйте лихорадку в его тело любовь. Чтобы спать он не спал, сутки суточные страдал. Кровь чистую, силы человеческие вам отдаю, его с собой соединю, — Катя слизнула соленую каплю, выступившую на подушечке безымянного пальца. — Будешь за кровью идти, все позабудешь еси. Пока сердце стучит, мною живи. И земля и огонь тому в свидки, до могильной плиты…

Ничего не произошло. В доме было тихо, за окном по-прежнему слышался негромкий перестук капель, и демоны в облаках пламени и серного пара не появились, чтобы сожрать Катю. Ничего не случилось. Палец неприятно саднил, и наваждение исчезло; Катя захлопнула книгу и подумала, что она выглядит, как дура набитая, и слава богу, этого никто не видит. Сестра месяц назад съехала к своему парню, а мама снова устраивает личную жизнь — на сей раз в столице, с бывшим одноклассником. Катя жила одна, и свидетелей ее позора не было.

Дура дурой. Привороты, ага. Черные-пречерные. Кирилл ее никогда не любил, однажды придумал какую-то нелепую отговорку и теперь, уж конечно, о Кате и не вспоминает. Мало ли кто кому чего наговорил, чтобы избавиться от навязчивой поклонницы? И не такого наговорить можно. А ведь Катя никогда не была навязчивой, Катя почти не отсвечивала на его горизонте… Что же ей теперь, в институт не ходить, если они учатся в одной группе? Кате стало настолько горько и обидно, что в носу защипало, и внутренний голос сказал: да, теперь можно.

И Катя разревелась. Настолько громко и обиженно, настолько по-детски, что за всхлипами не сразу поняла: в дверь звонят, причем очень настойчиво. Проведя ладонями по щекам и сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы окончательно прийти в себя, Катя отправилась в коридор и посмотрела в глазок. На площадке стоял высокий мужчина в темной куртке, и этого мужчину Катя не знала.

— Кто? — негромко и осторожно осведомилась она. Райончик, в котором жила Катя, имел дурную славу, и просто так открывать дверь было верхом неосторожности.

— Сосед ваш снизу, из пятнадцатой квартиры, — откликнулся мужчина. — Девушка, вы заливаете меня. Откройте, что ли?

— Да ладно! — воскликнула Катя, отпирая дверь. Она совершенно точно знала, что никого не может заливать — пусть пройдет и убедится. И уже потом, когда незнакомец властно отодвинул ее и прошел в квартиру, Катя подумала: я дура. Ой, какая же я дура.

В пятнадцатой квартире уже семь лет никто не жил.

Незнакомец — тощий, белобрысый, двигавшийся очень мягко, но так, что от каждого его жеста исходило ощущение невероятной опасности — захлопнул дверь и вытеснил Катю из коридора в комнату.

— Где книга, барышня? — осведомился он: негромко, очень вежливо, но Кате стало предельно ясно, что при необходимости этот человек может вырезать ей сердце и не охнуть.

— Какая книга? — прошептала Катя, чувствуя, как подкашиваются ноги.

Дура, стучало в голове, дура, впустила какого-то психа… Сама впустила. Словно откликаясь на ее мысли, палец пронзило болью, и, опустив глаза, Катя увидела, что из прокола струится кровь. Бодро так струится, уже накапала небольшую лужицу на линолеум. Незнакомец взял ее за запястье — Катя содрогнулась от прикосновения чужой холодной ладони — оценил кровотечение, и угрюмо произнес:

— Черная связка, не так ли?