Энгус: первый воин

Один из разбудивших меня расковал цепи и отвел на работу. Пришлось снова проходить через все поселение, теперь уже при ярком свете утра. Воины, женщины и дети только-только приступали к своим ежедневным обязанностям. Воины здесь были крупные, но все-таки значительно меньше, чем норманны; они носили длинные усы, которые придавали им сходство с моржами. Одевались же в шерстяные килты, как и племя моей матери, но их фасон и расцветки сильно отличались от тех, что носили в Кайте.

Резкий удар оборвал мои мысли: это сопровождавшие меня разрубили мечом цепи, в которые все еще были закованы мои руки, вручили топор и приказали рубить деревья, а потом складывать их в поленницы. Я не мог удержаться от улыбки, взяв протянутый топор. Конечно же это было не оружие, а простой рабочий инструмент, и я с грустью подумал: «Какая злая ирония… Я раб и держу в руках топор — свое любимое оружие…».

Работу я закончил лишь на закате. Тогда меня вернули в деревню, где дали воды и черствого хлеба. Поместили меня в доме того самого воина, что утром говорил об Идвале. Именно он оказался моим хозяином и дал место в своем доме. Я вынужден был подчиняться ему во всем, и, судя по тому, с каким презрением он порой смотрел на меня, я понял, что лучше всего будет не давать ему поводов для раздражения. Я поел, руки мои снова заковали в цепи и указали на покрытый редкой соломой пол, где я и забылся в тяжелом сне без сновидений.

Разбудили меня еще затемно. Через крошечное оконце я увидел море, оно ревело и лизало прибрежные скалы. Место, куда я попал, оказалось построенной на высокой крутой скале крепостью с огромными круглыми стенами. Кроме того, ее окружал еще и мощный частокол, а в нескольких местах виднелись сторожевые башни. Взять такую крепость, казалось, могло только само море.

Медленно стал просыпаться весь дом. Он был маленький, всего из одной комнаты, куда зимой забирали и всех домашних животных — причем, не только для того, чтобы защитить их от холода, но и для того, чтобы увеличить тепло внутри. Пришла жена хозяина и дала мне хлеба, горячего супа с куском свинины и немного воды. Изморенный голодом, я тут же все съел и выпил, а поскольку с недавних пор решил искать прибежища в полном молчании, то жестами показал ей, что хочу еще. Она добродушно улыбнулась и принесла мне еще кусок хлеба и немного воды. Потом меня снова отвели в лес, где я проработал до заката, рубя деревья и складывая стволы. Так продолжалось долгих несколько месяцев.

Мало-помалу я стал закаленней и сильнее и скоро набрал вес и силу взрослого мужчины, а главное, начал как-то проще смотреть на свое положение. Может быть, превратности, с которыми я столкнулся, на самом деле оказались милостью. Пожалуй, в этом утверждении даже была доля истины… Теперь моя жизнь заключалась в том, чтобы дробить камни, рубить деревья, копать землю и сажать растения. Я делал все это, и подолгу. Работал честно, пытаясь добиться расположения хозяев. Я понимал, что заставить их не поверить словам Идвала обо мне будет очень трудно, несмотря на то, что они — чистая ложь. Однако со временем я заметил, что есть один человек, который постоянно наблюдает за мной во время работы. Это был старый Бран ап Рис, вождь поселения, огромный, как медведь. Он наблюдал за всеми моими действиями, и я видел, что ему интересно это, — возможно, именно благодаря тем усилиям, которые я прилагал… Как я узнал позже, это он добился для меня относительного комфорта, повелел, чтобы я спал в отдельном стойле, хотя и в цепях. К тому же мне дали еще и шерстяное одеяло и вдоволь здоровой пищи в конце каждого рабочего дня. Закончил он этот свой добрый приказ словами: «Этот норманн делает работу сразу за нескольких рабов, а любой труд заслуживает платы, — так обращайтесь с ним как следует и кормите его хорошо».

Такое отношение старого Брана принесло некоторое облегчение моему положению. Я начал находить некоторый смысл в своем рабстве, которое, несмотря на духовное унижение, делало меня крепче физически. И снова я припомнил слова Ненниуса о том, какое дело я призван исполнить в этом мире…

А серая зима катилась к концу. Ее сменила бесцветная весна, а весну — жаркое лето, перешедшее в унылую и грустную осень. Я же, возмечтав все-таки сбежать из этого уединенного места, начал готовить себя совершенно к иному видению мира — видению внутреннему, которое позволяло мне осознавать происходящее шире и глубже. Я постоянно вспоминал всевозможные свои грехи и то, что, совершая их, я не лишался ни воли, ни физической силы и ни даже моего упрямства. И вот, имея столько ужасных грехов в прошлом, я все-таки остался сильным и здоровым, и молодость не покинула меня ни на мгновение. А если я тогда сумел пережить все горести и смерти, то теперь, на другом пути, — я знаю, что Господь уже никогда не оставит меня. Как говорил Ненниус, я буду только обновляться и закаляться, подобно чистейшей стали, чтобы выполнить дело, которому посвятил жизнь. Страдание очистит душу, и я стану твердым, как металл, из которого куют оружие.