Энхиридион. Краткое руководство к нравственной жизни

Если однажды, говорит [Эпиктет], возникнет необходимость в более пространной речи, — а это означает говорить, не задавая вопросов и отвечая, но в одном лице произносить длинную речь, — если когда-нибудь по необходимости вид речи изменится, став вместо краткого более пространным, то пусть образ вещей, о которых пойдет речь, останется неизменным. Это происходит, когда разговор идет о необходимом, или когда говорящий побуждает к добродетели, наставляет, дает совет, утешает, ищет истину в окружающем нас мире или прославляет величие и провидение Бога, или в молитве просит у Него помощи для жизни в согласии с природой. О вещах расхожих, о которых говорится, также не следует вести длинных речей — о гладиаторах, конных состязаниях и тому подобном, о еде, напитках, которые употребляет тот или иной человек. Ибо разговоры о таких вещах пригвождают к ним нашу фантазию, а порой случается, что они притягивают к себе и наше стремление и преобразуют в соответствии с собой нашу жизнь.

В особенности, говорит [Эпиктет], не следует говорить о людях с порицанием, похвалой или сравнивая их между собой, что-де один лучше или хуже другого в том или ином отношении. Ясно, что и этот вид речей заставляет душу отвращаться от самой себя и попусту заниматься чуждыми ей делами. Почему же [Эпиктет] в особенности запрещает порицать, хвалить или сравнивать между собой людей? Что в этом плохого? Прежде всего человек, о котором идет речь, поскольку он находится в начале своих занятий философией, отбросив свой интерес к гладиаторам, атлетам и тому подобному, может начать вести речи о людях. К чему человек особенно склонен, от того [Эпиктет] с особой силой оттаскивает его за волосы,[148] говоря: «Остерегайся этого в особенности». Далее, поскольку одни и те же аффекты одинаково возбуждаются и теми, и другими речами, постольку чувство симпатии и антипатии возникает как в том, так и в другом случае. Однако критическим речам о людях сопутствует некая особая, исполненная надменности и презрения страсть. Ибо человек, сравнивая жизни людей, делает это сравнение в убеждении собственного превосходства. И куда ненавистнее грех, возникающий из суждения о человеческих жизнях, нежели, грех, исходящий из развлечений.

Следует, говорит [Эпиктет], не только воздерживаться от таких речей, но даже не следует их слушать. Ибо с помощью слуха приходят в движение неразумные фантазии и стремления. Те, кто ведут такие речи, если их не сдерживает присутствие какого-нибудь серьезного человека, становятся еще бесстыднее и взращивают тем самым свою, лишенную стыда и страха наглость. Поэтому, говорит [Эпиктет], переведи, если можешь, речи твоих собеседников на более серьезные предметы. Но если ты окажешься в окружении людей, ведущих иной, пагубный и порочный образ жизни, — именно таких людей [Эпиктет] назвал чужеземцами, — то молчи, говорит он, очищая себя молчанием от общения с ними.

XXXIII,4

[«§ 4. Не следует много смеяться по поводу разных вещей и пусть смех твой не будет разнузданным».]

После общего увещевания, адресованного человеку, занимающемуся философией, о необходимости сохранения постоянства нрава, чему весьма способствует молчание, [Эпиктет] устраняет величайший порок излишнего проявления радости, выраженного в смехе. Через это, как кажется, [Эпиктет] указывает и на порок, противоположный чрезмерной радости, — печаль. Смех — это излияние чрезмерной душевной радости. Смех возникает, когда воздух внутри нашего тела расширяется и создает звук, напоминающий плеск воды. Стало быть, смех извращает стабильное и благостное состояние души и тела,[149]

подобно тому как и противоположные проявления — печаль и рыдания нарушают уравновешенное постоянство. По этой причине следует остерегаться смеха, особенно, когда это происходит прилюдно. И если когда-либо возникнет необходимость посмеяться, чтобы не выглядеть совершенно чуждым улыбке, и не делать наш нрав излишне угрюмым и также, чтобы нашим друзьям не показалось, что мы совершенно лишены всякой обходительности, то надо помнить, что лишь немногие вещи достойны смеха. Стало быть, человек, смеющийся по многим поводам, легко поддается бурной радости. Поэтому не следует часто и на длительное время поддаваться смеху. Такой смех [Эпиктет] называет разнузданным. Смех не должен быть громким и распущенным. Я думаю, что именно такой смех [Эпиктет] называет разнузданным. Смех должен, скорее, походить на улыбку, когда мы лишь слегка раздвигаем наши губы.

XXXIII, 5

[«§ 5. Вообще не клянись, если это возможно. В противном случае по возможности отказывайся».]