Если мы после всего сказанного бросим еще раз взгляд на способ рассуждения прежней метафизики, то мы убедимся, что последний состоял в том, что она постигала предметы разума в абстрактных конечных определениях рассудка и делала своим принципом абстрактное тожество. Но эта рассудочная бесконечность, эта чистая сущность, сама есть лишь конечное, ибо особенность исключена из нее, и эта особенность ограничивает и отрицает ее. Вместо того, чтобы достигнуть конкретного тожества, эта метафизика застревала в абстрактном, но хорошей ее стороной было сознание, что единственно лишь мысль есть существенное в сущем. Материал для этой метафизики доставили предшествующие философы, а именно схоластики. В спекулятивной философии рассудок представляет собою, правда, момент, но это момент, на котором не останавливаются. Платон и тем паче Аристотель не являются такими метафизиками, хотя обычно полагают обратное.
В. Второе отношение мысли и объективности.
I. Эмпиризм.
Потребность в конкретном содержании, в противовес абстрактным теориям рассудка, который своими собственными силами не в состоянии переходить от своих всеобщностей к обособлению и определению, и потребность в прочной опоре, которая исключала бы возможность все доказать в области и по методу конечных определений, привели к эмпиризму, который, вместо того, чтобы искать истинного в самих мыслях, хочет черпать его из опыта, внешне и внутренне данного.
Прибавление. Эмпиризм обязан своим происхождением указанной в предшествующем параграфе потребности в конкретном содержании и прочной опоре, потребности, которой не может удовлетворить абстрактная рассудочная метафизика. Что касается конкретности содержания, то здесь имеет, главным образом, значение, чтобы предметы сознания были познаны как определенные внутри себя и как единство различных определений. Но это, как мы видели, отнюдь не имеет места в метафизике рассудка, благодаря ее принципу. Чисто рассудочное мышление ограничивается формой абстрактного всеобщего и не в состоянии перейти к обособлению этого всеобщего. Так, например, прежняя метафизика ставила себе целью узнать посредством мышления, что именно составляет сущность или основное определение души, и ее вывод гласил, что душа проста. Эта приписывавшаяся душе простота понималась здесь в смысле абстрактной простоты, исключающей различие, которое, как сложность, признается основным определением тела и затем материи вообще. Но абстрактная простота есть очень скудное определение, которым отнюдь нельзя обнять богатства души и духа. Так как, таким образом, абстрактное метафизическое мышление оказалось неудовлетворительным, то увидели себя вынужденными искать спасения в эмпирической психологии. Точно так же обстоит дело и с рациональной физикой. Если, например, говорилось, что пространство бесконечно, что природа не делает скачков и т. д., то это совершенно неудовлетворительно в сравнении с многообразием и жизнью природы.
Эмпиризм имеет, с одной стороны, общий источник с самой метафизикой, для которой подтверждением ее определений (как предпосылок, так и определенного содержания) также служат представления, т. е. содержание, имеющее своим источником опыт. С другой стороны, единичное восприятие отлично от опыта, и эмпиризм возводит содержание восприятия чувства и созерцания в форму всеобщих представлений, положений, законов и т. д. Это происходит, однако, лишь в том смысле, что эти всеобщие определения (например сила) не должны иметь никакого другого самостоятельного значения и никакой другой самостоятельной значимости, кроме того значения и той значимости, которые получаются из восприятия, и никакая другая связь не должна находить оправдания, кроме той, которую можно доказать в явлении.
Прочную опору с субъективной стороны эмпирическое познание имеет в том, что сознание обладает в лице восприятия своей собственной непоосредственпой данностью и достоверностью.