Энциклопедия жизни русского офицерства второй половины XIX века (по воспоминаниям генерала Л. К. Артамонова)

Поэтому персидские власти воздерживались везти к Геок-Тепе заготовленные и уже закупленные для экспедиционного отряда продовольственные припасы. Гибель уже почти всех верблюдов на старых коммуникационных наших линиях сократила сильно перевозку и от побережья Каспия. В осадном нашем лагере уже давно не было зернового фуража для лошадей, а люди терпели большой недостаток во всех овощах и даже соли. Пришлось нам жить на сухарях и баранине, от которых скоро развились жестокие желудочные заболевания; тиф среди людей не прекращался. В общем состав экспедиционного отряда под Геок-Тепе не превышал 4000 бойцов всех родов оружия, но из них свыше 600 лежало раненых, больных лихорадкой, тифом, дизентерией и вообще лишенных возможности быть эвакуированными. Потери в лошадях от без бескормицы, тяжелой работы и от ежедневного обстрела противником была уже настолько значительная, что уже даже при желании отступить мы вынуждены были бы бросить все позиционные орудия с боевым их запасом.

Словом, положение всего экспедиционного отряда становилось критическим. Помощи своевременной ожидать было невозможно. Тянуть дальше осаду было бесцельно, ибо положение только ухудшалось. Нас выручить могли только глубокая вера в наше превосходство духом, выучкой, оружием и решимость покончить войну безотлагательным и решительным ударом.

Настроение офицеров и солдат становилось пессимистическим. Постоянный риск жизнью и здоровьем развивал равнодушие ко всему окружающему: просвета не виделось. В траншеях в свободные часы и даже минуты шла отчаянная игра: у офицеров – карты, у солдат в орлянку, а вообще там, где был риск и стоило поволноваться. Денег получали много, но купить на них было нечего, а хранить бесполезно.

Генерал Скобелев, правильно оценивая всю обстановку, решил все поставить на один определенный удар – штурм крепости. Минные работы самоотверженной командой сапер храброго поручика Черняка продвигались успешно под фундамент крепости: тоннель протяженностью 25 сажень требовала частой смены рабочих, так как люди задыхались в ней, современных машин для подачи в мину воздуха у нас тогда не было.

В голове мины шел самоотверженный поручик Черняк. О характере этого воина лучше всего судить по следующему эпизоду. Еще до начала минных работ я зашел его проведать. Он жил в каком-то подобии шалаша, защищенного со стороны неприятеля глинобитной развалиной, но всего лишь в 60 шагах от крепостной стены, с которой метким огнем противник бил всякого, неудачно обнаружившего себя из закрытого хода или защитного бруствера.

Черняк сидел на каких-то жестянках, образовавших лежанку, покрытую войлоком, и пил чай с солдатскими сухарями. Мы поздоровались. Я хотел сесть рядом с ним на кровать, но он предложил сесть на какой-то обрубок, прибавив:

– А на кровати этой сплю только я.

– Почему же такая привилегия? – спросил я

– Да, ведь, я бессменный сторож отрядного динамита.

– А где же он?

– В ящиках подо мною, – спокойно и весело отвечал юный сапер, с чудными детскими, веселыми серо-голубыми глазами и белокурой шапкой волос на большой голове. – Ведь я этого добра никому доверить не могу и не решился бы.

Генерал Скобелев ежедневно теперь совещался с начальником артиллерии (полковником Вержбицким), с начальником инженеров (подполковником Рутковским[90]

) о ходе работ по подготовке брешей. Г[енералу] Скобелеву хотелось назначить днем штурма 10 января. Но, к его большой досаде, минные работы требовали еще не меньше двух суток: поручик Черняк дал честное слово все закончить только к утру 12^го января.

Яков Константинович Рутковский

Каждый день просрочки сильно нервировал г. Скобелева, а к своему отчаянию он неожиданно по календарю обнаружил, что это предельное число приходится на понедельник. По старой традиции, в такой день решительных и больших ответственных боев русская армия обыкновенно не начинала. Отложить еще на день – приходилось 13 января: число это известно рядом исторических больших неудач в нашей армии. Следовательно, надо было ждать до 14 января, т. е. еще четверо суток дальше облюбованного им числа.

В это самое время в ставку Скобелева вошел его давнишний знакомый (по своим убеждениям славянофил, а по рождению коренной москвич) главный контролеров экспедиционного отряда г. Череванский[91]. Видя генерала М.Д. очень огорченным от совещания с военными специалистами, он поинтересовался узнать, в чем дело. Когда ему объяснили все опасения при назначении дня штурма, он громко закричал:

– Батюшки мои! Да как же вы забыли, Михаил Дмитриевич, про наш московский университет и день св. Татьяны?! Ведь это именно 12 января всегда Москва и празднует! При чем же тут понедельник? Это число – день св. Татьяны и день основания московского университета. Нам и надлежит здесь, в сердце Средней Азии, это событие достойно отметить!

Генерал Скобелев просветлел, с улыбкой радости обнял своего друга и постановил объявить приказом по войскам: «12 января, день св. Татьяны, днем решительного и окончательного штурма Геок-Тепе».