Эолова Арфа

— Весной тринадцатого года тела погибших еще не были убраны с Бородинского поля. День за днем с рассвета до заката мы осматривали участок за участком, переворачивали трупы, заглядывали в лица... Мне помогло то, что в предыдущие годы я уже привыкла и к запаху гниющих тел, и к виду обезображенных лиц. Насколько к этому вообще можно привыкнуть.

Маргарита переворачивает трупы, рассматривает оторванные конечности. Тимофей мрачно произносит:

— Кажись, здесь это было, барыня.

Во вдовьей обители Маргарита и Елизавета останавливаются перед беломраморным крестом. Маргарита гладит мрамор ладонью, камера долго любуется ее красивой рукой.

— На этом самом месте я и нашла его.

— Мужа?!

На заваленном трупами Бородинском поле что-то сверкнуло красным огоньком в лучах заката. Маргарита наклонилась и увидела заветный перстень, подняла его дрожащей рукой, поднесла ближе к лицу, рубин таинственно засверкал в лучах закатного солнца.

Вновь две вдовы в траурных одеждах перед беломраморным крестом.

— Нет, не мужа, а только перстень, — произносит Маргарита. Она снимает с пальца перстень с рубином и показывает Елизавете. — Он единственный остался из всех моих фамильных драгоценностей. Все остальные я продала. Заложила и тульское имение. Чтобы начать строительство. Здесь, возле средней Багратионовой флеши, я поселилась с Николенькой, возвела поминальную часовню. А вскоре стала строить нашу обитель для вдов, чьи мужья погибли на Бородинском поле.

Благословение на строительство обители Маргарита получила у митрополита Филарета Московского, но поначалу он гневно прогнал ее, когда она явилась к нему и могла говорить только по-французски. Филарет не только знал этот язык, но и любил и преподавал его, но тут рассердился:

— Люди, говорящие на этом наречии, убили вашего мужа, а вы, как многие наши аристократки, не владеете родной речью! Стыдитесь!

И лишь когда она явилась к нему в другой раз и заговорила по-русски, владыка благословил начинание Маргариты.

Незримов очень хотел показать эти две сцены, но понимал, что никто их не пропустит. В итоге вынужден был изменить сценарий, и в нем Маргарита сама приходит к мысли, высказанной Филаретом, и когда к ней кто-то обращается по-французски, гордо поворачивает голову и заявляет по-русски:

— Люди, говорящие на этом языке, убили моего мужа. Отныне я изъясняюсь исключительно родной речью.

Крупным планом портрет Александра Тучкова, по которому движется кисть художника. В Пажеском корпусе художник Доу рисует с пятнадцатилетнего Николая Тучкова портрет его отца, накладывает последние мазки. Николая играет бесконечно обаятельный двадцатилетний Сергей Никоненко. Звучит голос Маргариты:

— Рос Николенька, росла вдовья обитель... В пятнадцать лет Николушка был удивительно похож на своего отца, и когда английский художник Джордж Доу по заказу императора писал галерею портретов героев двенадцатого года, наш сынок ему позировал.

Крупным планом на портрете — медаль за 1812 год. Кисть художника кладет на нее последние штрихи.

— По моей просьбе художник украсил грудь генерала медалью за двенадцатый год, которая вручалась только в тринадцатом. Но разве Александр не заслужил сию награду своей геройской смертью во имя Родины?

Зима, всё в снегу, Маргарита склонилась над символической могилой генерала Тучкова с белым мраморным крестом. Голос Маргариты:

— Я устроила символическую могилу мужа... Недолгим было мое супружеское счастье. Недолгим оказалось и материнское.

Подбегает Николай:

— Матушка!

— Сынок! Сынок приехал!

Они обнимаются, целуются.

— На каникулы отпустили? Счастье-то какое!

— Мама, я теперь совсем не такой. Я теперь знаешь какой? Я теперь не то что раньше. Вот смотри! — Он вытаскивает из ножен саблю, подбрасывает носовой платок и лихим движением разрубает его надвое. — Видала?

Маргарита от души смеется, радуясь за сына:

— А платок-то чем виноват?

— Платок? Платок ничего, пустое, — смешно произносит Николушка.

Маргарита прижимает его к себе, плачет от счастья.

В домике Маргариты вечером Николай лежит в постели, бредит, мечется. Врачи осматривают его. За кадром голос Маргариты:

— Он учился в Пажеском корпусе. На Рождество приехал меня навестить. Простудился. Начался жар...

Врачи закончили осмотр Николушки, один из них подходит к Маргарите:

— Решительно нет никаких причин для беспокойства. Вот увидите, через пару деньков юноша поправится.

— Благодарю... Благодарю вас!.. — горячо шепчет Маргарита, раздает врачам деньги, и те уходят.

Спустя некоторое время. Рассвет. Маргарита сидит у постели больного сына. Он открывает глаза:

— Мама!

— Николушка! Тебе лучше?

— А где папа?

— Папа?.. — Маргарита растеряна. — Но ведь он погиб. Разве ты забыл?

— Нет, не погиб. Я только что видел его. Он стоял. Вот тут. Позови его, мамочка!

— Да что ты, Николушка, рано нам с ним встречаться, — говорит Маргарита.

Она начинает целовать лицо сына, целует, целует... Вдруг замирает, отшатывается, трясет сына:

— Николушка! Сынок! Сынок!

Но он уже неживой. Маргарита бросается к иконам, падает перед ними на колени: