Эпидемия до востребования

В это время с грохотом распахнулась дверь. Яркий свет полоснул по глазам Дэна. В комнату ворвались несколько человек, среди них женщина и двое полицейских. Шум, крики, вспышки фотоаппаратов. Женщина с воплем бросилась к постели, на которой лежала голая девушка.

У Дэна глаза полезли на лоб.

Девица немного помедлила, давая возможность закончить фотосессию, потом спрыгнула с кровати, на ходу завернулась в простыню и скрылась в коридоре.

Старший из полицейских на ломаном английском сказал, что девушке, которую сэр американец затащил в постель, нет пятнадцати лет. Ее тетка написала заявление. Он ткнул Дэну под нос смятый клочок бумаги. Имеются фотографии. Страж порядка поднял мобильный телефон и постучал по нему пальцем. Есть два свидетеля. Тут последовал кивок на хозяина гостиницы, стоявшего у двери, и худого парня в застиранных шортах и линялой футболке, в котором Дэн без труда опознал первого таксиста.

Полицейский пояснил, что он как представитель власти вынужден составить протокол и арестовать господина Ливингстона. Филиппинские законы относят педофилию и изнасилование к серьезным преступлениям. За это светит лет десять тюрьмы, никак не менее.

Тут он сделал знак рукой, который вымел из помещения всю остальную публику.

Оставшись один на один с Дэном, представитель власти смягчил выражение лица. Он показал на дверь и заявил, что, к счастью для господина американца, тетя потерпевшей, мадам Корасон, очень добрая женщина. Она не хочет причинять неприятности хорошему человеку и готова за пятьдесят тысяч долларов забрать заявление.

Если господин американец выплатит нужную сумму, дело немедленно будет прекращено. Днем он сможет вылететь в Хошимин, как и планировал. Полиция не будет этому препятствовать.

– Пятьдесят тысяч баксов, сэр, для вас, американцев, совсем не много, – извинительным тоном добавил он. – Всего каких-то пять тысяч за каждый год заключения.

Тут Дэн Ливингстон окончательно протрезвел и понял, что у него самым бессовестным образом вымогают пятьдесят тысяч долларов. Он затянул потуже полотенце на поясе, многозначительно потыкал пальцем в американский флаг, выколотый на левом плече, и заявил, что платить не будет.

В переполненной камере местной тюрьмы находились пятьдесят два заключенных. Через тридцать минут там появился еще один, пятьдесят третий.

Начальник полиции Анджелеса выслушал доклад подчиненного о задержании Дэна Ливингстона, тут же позвонил Биллу Вольфу и сообщил:

– Мы поймали рыбку, которую вы заказывали, сэр.

– Американец? Белый? Один? – деловито спросил Вольф.

– Точно, как вы просили, сэр.

– Какой счет ему выставили?

– Пятьдесят штук, сэр. Но платить он не хочет.

– Если согласится на пятьдесят, требуйте сто! Ни в коем случае не выпускайте его, хорошо промурыжьте, пусть почувствует, что такое филиппинская тюрьма. А тут и я к нему подъеду.

– Да, сэр. Но и вам меньше чем за полсотни мы его не отдадим.

– Почему? Ведь мы договаривались за двадцать.

– Бизнес есть бизнес, сэр. Зачем же я отдам вам парня за двадцать, когда мои ребята могут снять с него все пятьдесят?

– Дам тридцать и ни цента больше. Будешь ломаться, нашлю на тебя посольство, тогда вообще получишь шиш с маслом.

Начальник полиции понимал, что Билл Вольф вряд ли станет вмешивать в это дело американское посольство, но решил не рисковать и согласился. Тридцать штук зелеными на дороге не валяются.

Цусик

Секретарша министра Алла Булкина, невысокая плотная блондинка с пышной грудью, недовольно подняла глаза от любовного романа.

– Цусик занят, подождите, – недовольно прошипела она Строеву, вошедшему в предбанник, и опять уткнулась в книгу.

Александр Иванович устроился в кресле в углу приемной и стал ждать. То, что Булкина назвала министра не по имени и отчеству, а по фамилии, означало, что между любовниками случилась очередная ссора. Значит, глава военного ведомства находится теперь не в лучшем настроении.

Словно в подтверждение этих мыслей из министерского кабинета донесся грозный рык Цусика. Высокие, обитые кожей двойные двери с треском распахнулись, и из кабинета вывалился начальник управления оперативного планирования Павел Ефимович Белецкий – маленький седенький генерал-лейтенант.

Он притворил за собой дверь, обвел стены безумным невидящим взглядом и вытер платком пот со лба. Потом генерал встряхнулся, будто пес, на которого вылили ведро холодной воды, и тяжело ухнул. Павел Ефимович немного постоял, успокаиваясь. Когда его лицо приобрело какие-то признаки осмысленности, он поспешно вышел в коридор.

– Разрешите? – произнес Строев, входя в кабинет, из которого только что выскочил Белецкий.

Цусик, еще не остывший после разговора с начальником управления, восседал за столом с видом Зевса, готовящегося опять метать молнии. Но разговаривать со Строевым в таком же ключе, как с Белецким, министр позволить себе не мог. Маска греческого громовержца на его лице сменилась недовольной кривой миной.

– Ну, с чем пожаловали? – спросил он и покрутил шеей, словно его душил воротник.