На Анне было легкое зеленое платье свободного покроя, которое не тан полнило ее, как строгая, узко пошитая Форма. Да и цвет был ей явно к лицу — он выгодно оттенял светлые, несколько блеклые волосы девушки. Устроившись поудобнее на предложенном ей стуле, она выжидательно взглянула на комиссара. Если она и нервничала, то по крайней мере по ней это было не заметно. Аккуратно одернув платье на коленях, она откинулась на спинку.
— Прошу прощения, что пришлось потревожить вас в столь поздний час, но мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.
— Ничего страшного. Так чем я могу вам помочь?
— Для начала я бы хотел узнать, в котором часу вы в последний раз видели убитого пенсионера Матиессена?
Она наморщила лоб, вспоминая.
— По-видимому, это было около часа. Он позвонил мне в номер и спросил, не зайду ли я к нему — у него кое-что есть для меня.
— И что же он вам подарил?
— Вышитый носовой платок с буквой "А"в углу. Это было весьма трогательно с его стороны. Он был упакован в папиросную бумагу и лежал на столе, когда я вошла.
— На столе было еще что-нибудь?
— Да, несколько бокалов — он угостил меня мадерой. А кроме того, еще четыре маленьких свертка, уложенных в ряд.
— Какие у вас были отношения с убитым? Вы когда-нибудь ссорились?
— Нет, что вы, он был такой милый.
— Даже тогда, когда уверял, что видел вас поздно вечером с каким-то португальцем?
— Это вам Кари успела наболтать?
— Да.
— Это не совсем так. Правда, я была несколько раздосадована, но мы не ссорились. Она все вечно преувеличивает.
— А почему это вас раздосадовало? Ведь в этом не было ничего особенного, может быть, он просто так шутил?
— Я не люблю таких шуток.
— Но почему?
— Я вообще не выношу разговоров на подобные темы.
— Почему вы не выносите разговоров на подобные темы? Постарайтесь отвечать мне более точно.
Она пожала плечами, вздохнула и улыбнулась.
— Пожалуйста, как хотите. Дело все в том, что я вообще ненавижу болтовню. Ведь сплетни возникают так легко. Стоит только человеку вздохнуть, и сразу же все могут перевернуть и переиначить. Особенно это плохо в таком тесном коллективе, как наша авиакомпания.
— Скажите, а со сплетнями у вас всегда было так плохо?
— Признаться, с приходом к нам Гуниллы стало еще хуже.
— Вероятие, именно вам больше всех доставалось от нее в этом смысле? Не так ли?
— Да, пожалуй, так.
— Почему же?
— Дело в том, что ей никак не удавалось уличить меня в контрабанде. Ее прямо-таки бесило, если она не могла прижать кого-то к стенке. И если не получалось сделать это одним способом, она сейчас же пробовала что-нибудь другое. Если же и здесь ничего не выходило, она могла просто-напросто сочинить о тебе что угодно. И тут уж годилось все; если речь шла о том, чтобы кого-то задеть, то, поверьте, не было предела ее изобретательности. А я была для нее особенно желанным объектом. Однажды, когда Гунилла была еще простой стюардессой, я на вечеринке отбила у нее парня. Ничего особенного — мы просто потанцевали с ним несколько раз, но она страшно разозлилась и ушла домой. Думаю, именно из-за этого она и начала распространять обо мне разные слухи. В них никогда не было ничего конкретного, но все сводилось к тому, что я живу с кем попало — с подонками, с цветными… Особенно ей нравилось смаковать последнее. Если ей удавалось убедить кого-нибудь, что у меня есть любовник африканец, она не считала день потерянным. Дело вовсе не в том, будто у меня были или есть какие-нибудь предрассудки на этот счет, нет, просто, знаете ли, неприятно постоянно слышать, как о тебе шушукаются по всем углам. Будь я умнее, мне бы следовало сразу же признать, что россказни Гуниллы — правда, тогда и болтовня бы сразу стихла. Ведь это интересно только до тех пор, пока человек все отрицает.
— И это единственная причина, по которой вы испытывали к ней неприязнь?
Анна горько улыбнулась:
— Зачем вы спрашиваете о том, что вам и так известно?
— Чтобы узнать еще больше.
— А больше тут и не скажешь. Она расстроила нашу помолвку — вот и все.
— Вы забыли рассказать, что несколько раз при всех грозились отомстить ей.
— Я не забыла, но какой смысл говорить об этом сейчас? Как я могу теперь отомстить ей, мертвой?
— И тем не менее, быть может, вы все же познали радость мести?
— Но каким образом? Убить ее вовсе не было бы для меня той местью, о которой я мечтала. Вам, видимо, трудно меня понять, но убийство никогда не казалось и не кажется мне местью. Вот если бы можно было поднять на свет все ее подлости и грязные делишки! Но ведь теперь она мертва. Наоборот, ее смерть только помешала мне отплатить ей, хотя, видит Бог, я не могу сказать, что мне ее очень недостает.
Анна снова улыбнулась горькой улыбкой, и Йеппсен про себя еще раз отметил, какие прекрасные у нее зубы. То, что рассказывала девушка, звучало, несомненно, правдоподобно.
— Ну ладно, думаю, на этом мы можем закончить, Йеппсен проводил Анну до дверей кабинета и позвал одного из инспекторов.