Эпизод 2. Антиканон

На какой-то момент мир изменился. Исчезли Храм, Сенат, дворцы и небоскребы. Вся планета сжалась до размеров кабака, а прилепившийся к ней город воплотился в этой тогрутианской шлюхе. И не было великого исполина, выстрадавшего тысячелетия архаичных республик и древних забытых войн — столица смотрела на него лицом веселой разукрашенной девки, отдававшей себя любому за грошовую выпивку. А потом Корускант вновь стал самим собой. Надел наряд из небоскребов, освятился Храмом и благословил себя надменностью Сената. Украсился радугой и омылся безоблачным небом. И теперь великолепная столица галактического народовластия могла снова продавать себя. Вместе с потрохами всех своих ярусов. Вместе с Республикой и конституцией.

Любому. Подойди и возьми. Может, и платить не надо…

— Все кончится перемирием, и мы снова падем в тысячелетний застой, — продолжила Падме. — Вернемся в славную эпоху компромиссов и всеобщего равнодушия. Представьте себе: за тысячу лет в Республике ничего не изменилось. Вам не кажется, что это немного, ммм, жутко? Говорят, стабильность… А теперь война. Как будто кто-то вскрыл эту болотную язву. И, естественно, война беспокоит только тех, кого она коснулась непосредственно. Или кто потерял на ней деньги. Но ведь кто-то и прилично заработал, правда? Типа того же Фирцини.

— Да, тут вы правы.

Она вдруг спросила:

— А там… страшно?

Анакин не ответил. Похожий вопрос задавала и мама, всего месяц назад, и тогда у него тоже не нашлось слов. Если мать еще можно было приободрить, рассказав о том, как славно побеждает врагов республиканская армия, то сидящей перед ним женщине была нужна правда. А рассказать правду нельзя, она от этого перестает быть правдой и становится точкой зрения. Ее можно только почувствовать.

— Да, — только и произнес он.

К столику подошел гибрид и принялся раскладывать приборы. Когда он потопал прочь, Падме снова спросила:

— А чем вы занимались до войны?

— Миротворчеством.

— О. Спасали демократию, значит. И где вы служили?

— Во внешних регионах. Там никогда не было спокойно.

— Я думала, все задачи типа мелких вооруженных конфликтов решают джедаи, нет?

— Конечно. Они решают задачи, а мы просто зачищаем местность и убираем за ними мусор. Или наоборот — сначала мы делаем грязную работу, типа ликвидации какого-нибудь мафиозного клана, который забыл расплатиться с нашим сенатором, а потом прилетает джедай и восстанавливает мир и справедливость.

— О как, — Падме призадумалась. — Ваши коллеги, в смысле, другие военные, тоже не очень жалуют Орден?

— Не знаю. Это кому как повезло, — признался Анакин. — Я еще не слышал, чтобы они как-нибудь реально аргументировали свое положение над нами, без мистики и изысканных слов. Никто не против дипломатии и мирных решений, но с переговорами они опоздали на сотню лет.

— До меня дошли слухи, что на Локримии тоже была предпринята попытка переговоров. Это так?

— Да. Совет Безопасности под давлением Ордена изменил решение буквально за день до планируемого наступления. Мы выкрутились, но потом один такой переговорщик своей дуростью угробил четырех моих людей. Честно говоря, да ну их всех в…

— Совет Безопасности устраивает то, как идут дела?

— По-моему, это устраивает всех, кто сам не на войне.

— Орден фактически ровесник Республики, — заметила Падме. — Все-таки десять веков. И насколько я знаю, вопрос о том, чтобы полностью распустить войска, поднимается в Сенате едва ли не каждые двадцать-тридцать лет.

— И теперь, когда нам вдруг понадобилось воевать, войска имеются в следовых количествах.

— Это как раз понятно. Системы же не хотят быть под контролем огромной армии.

— А под защитой?

— Далеко не все понимают, что им это нужно. Может быть, и поймут когда-нибудь. Зависит от того, что будет дальше. А что местные ополчения?

— Добровольцы? Ни одного пока не видел. По слухам, они есть. Необученные и мало на что годятся.

— Эээ, я имела в виду какие-нибудь национальные армии.

Анакин покачал головой.

— Ни одна национальная армия не будет освобождать чужую планету. Максимум, их можно задействовать в локальных операциях.

— И в такой безнадеге вы собираетесь выиграть войну?

Скайуокер одним глотком допил кофе. На губах остался горький привкус дешевого спиртного.

— Назло всем, — мрачно сказал он. — Вы же сами сказали, что война работает на нас — нам осталось только доказать, какие мы нужные.

— Я сказала «может быть».

— Тем более. Значит, мы просто обязаны выиграть.

— В армии все так решительно настроены?

— Нет. Иначе никто бы не дезертировал. И мы бы давно победили.

— Понятно. Вы максималист.

— Может быть.

— И идеалист.

— Смотря, в каком смысле.

— Вы действительно считаете, что один человек может что-то изменить?

— Двенадцать лет назад я знал маленькую девочку, которой это удавалось.

Скайуокер понял, что ляпнул лишнего.

Она действительно хорошо владела собой. Тем сильнее был контраст лукавой улыбки, насильно задержанной на лице, и поблекших глаз, выражение которых выдавало растерянность. И вдруг что-то изменилось. Губы сжались, превратились в тонкую бледно-розовую полоску, а в глазах сверкнули огоньки.