Эпизод из жизни деревенской дамы

 "Я видѣла, что онъ подошелъ къ дѣвицамъ, которыя стояли въ дверяхъ балкона, тамъ, гдѣ былъ поставленъ мой геліотропъ. Леонтій началъ говорить съ Анютою; вся душа моя обратилась во вниманіе. Я не могла разслышать словъ, но понимала, о чемъ говорили. Оба смотрѣли на геліотропъ; Илашевъ, конечно, спрашивалъ, почему не исполнили его просьбы? Мнѣ показалось, что при отвѣтѣ Анюты, лицо его, столько непроницаемое, измѣнилось, какъ-будто-бы легкая тѣнь закрыла его на одно мгновеніе. Онъ отошелъ къ карточному столу; я не спускала съ него глазъ: онъ не взглянулъ на меня ни одного раза; онъ, казалось, совершенно забылъ о моемъ существованіи; говорилъ съ моимъ мужемъ, съ охотниками; даже шутилъ, а меня какъ-будто-бы не было для него на свѣтѣ! Гдѣ вчерашнее вниманіе? гдѣ этотъ взоръ, холодный для всѣхъ, говорливый для одной меня, который искалъ меня вездѣ, слѣдилъ за мною, казалось, хотѣлъ угадать каждую мысль мою? Ничего нѣтъ! Но что жь это? Онъ сердится на меня? за геліотропъ? за такую малость? Но развѣ это было бы возможно съ тѣми планами, которые ему приписывало... мое воображеніе? Ища во мнѣ для Анюты, онъ, долженъ былъ поступать иначе... но не ошиблась ли я? эта досада не была ли также дѣломъ моего воображенія? Въ этомъ надобно было увѣриться. Если бездѣлица могла дѣйствительно разсердить Леонтія, бездѣлица также должна его успокоить. Но что дѣлать теперь? Леонтія посадили за карты, то-есть, онъ погибъ для меня на весь вечеръ. Я рѣшилась искать пособія въ самомъ виновникѣ всей моей тревоги -- въ бѣдномъ моемъ геліотропѣ. Я подошла къ дѣвицамъ какъ-будто-бы для того, чтобъ поговорить съ ними. Леонтій игралъ въ карты, но я чувствовала, что въ эту минуту взоръ его слѣдовалъ за всѣми моими движеніями. Я заговорила съ младшею Кортоминою. Она стояла возлѣ самаго геліотропа; душистые цвѣтки его блестѣли на темной зелени; я наклонилась, чтобъ подышать ихъ упоительнымъ запахомъ: это была моя примирительная жертва, мое извиненіе Леонтію. О! я знала, что на меня смотрятъ. Но... Боже мой! что сдѣлалось съ бѣднымъ растеніемъ? нижнія вѣточки его опустились, листочки завяли, душистыя вѣточки цвѣтовъ свернулись. Въ испугѣ я наклонилась посмотрѣть не суха ли земля, не нужна ли поливка -- земля была сыра; но нѣжный стволъ прекраснаго растенія былъ срѣзанъ, совсѣмъ срѣзанъ, отдѣленъ отъ корня, а сверху зеленѣлъ и цвѣлъ еще остаткомъ жизни. Я не могла удержать восклицанія. Дѣвицы окружили меня. По всей гостиной въ одно мгновеніе разнеслась вѣсть объ ужасномъ злодѣяніи, совершенномъ надъ моимъ геліотропомъ. Всѣ разспрашивали, доискивались виноватаго. Общее подозрѣніе называло двоихъ маленькихъ сыновей Кортомина, которые все вертѣлись въ гостиной и особливо около Илашева, потому-что онъ игралъ съ ними во весь вечеръ. Глаза мои искали Леонтія. Онъ одинъ сидѣлъ покоенъ, равнодушенъ, не обращая ни малѣйшаго вниманія на то, что происходило вокругъ него. Сердце говорило мнѣ, что онъ одинъ могъ быть преступникомъ, котораго искали, и признаться ли? эта мысль приводила меня въ восхищеніе. Такое женское, дѣтское мщеніе въ человѣкѣ столько серьёзномъ, какъ Илашевъ, могло только показать, до какой степени душа его была увлечена тѣмъ чувствомъ, которое одно дѣлаетъ насъ полубогами или дѣтьми.

 "Я вмѣшалась въ общій разговоръ, толковала вмѣстѣ съ другими о случившемся; но, видно, лицо мое измѣняло тайнымъ чувствованіямъ души моей и отражало то удовольствіе, которое наполняло ее, потому-что мужъ мой, проходя мимо меня, остановился и, крѣпко сжавъ мою руку, сказалъ: "полно, Софья, не притворяйся. Я знаю виноватаго. Это ужь такое ребячество, что я не могу и сердиться на тебя". Въ первую минуту, эти слова встревожили меня. Я подумала, что онъ угадалъ настоящаго виновника. Но я ошиблась. Мужъ мой, въ-слѣдствіе господствующей своей мысли, подумалъ, что геліотропъ срѣзала я, потому-что все еще капризничаю, срѣзала для того, чтобъ досадить и мужу и Илашеву за данное приказаніе принять повѣжливѣе гостя. И на меня не сердились, потому-что нашли это уже слишкомъ-дѣтскимъ!

 "О геліотропѣ поговорили и забыли. Но общество сдѣлалось оживленнѣе... мнѣ такъ казалось, или, можетъ-быть, дѣйствительно счастіе, которое наполняло душу мою, сообщалось другимъ.

 "Игра продолжалась до самаго ужина. Я ни разу не подходила къ игравшимъ, ни разу даже не взглянула на Илашева; но мнѣ казалось, что я хожу, говорю, дѣйствую подъ вліяніемъ его взора, что тайная, невидимая сила соединяется въ одно наше мыслящее бытіе, такъ-что теперь мы не могли ни мыслить, ни чувствовать отдѣльно.

 "Наконецъ сказали, что столъ готовъ. Леонтій всталъ и подалъ мнѣ руку.