Не смотря на то, что Анюта казалась совершенно-покойною за ужиномъ, извѣстіе Татьяны Васильевны очень ее встревожило. Возвратясь въ свою комнату, она позвала Парашу, горничную Софьи Павловны, Агашу, и другихъ еще кое-кого, пользовавшихся ея особеннымъ расположеніемъ, и разспрашивала, не слыхали ли чего отъ людей Илашева о петербургской невѣстѣ. По справкамъ оказалось, что слышали отъ Якова, илашевскаго кучера, будто точно есть невѣста; но что Иванъ Ѳедоровичъ, каммердинеръ Илашева,-- очень-хорошій человѣкъ и такой модный,-- не говоритъ ни того, ни сего, а видно, что и онъ что-то знаетъ. Анюта говорила и съ Агаѳьею Ивановною; та подтвердила извѣстіе бабушки изъ-слова-въ-слово, и притомъ искусно давала чувствовать барышнѣ, чтобъ она выкинула изъ головы лишнюю дрянь и не противилась тётушкѣ, которая и спитъ и видитъ отдать ее за Ладошина.
-- Господи Боже мой! сказала при этомъ Анюта: -- да я и ни за кого не хочу. Что мнѣ въ замужствѣ? Еслибъ покойная маменька была жива, она подумала бы обо мнѣ; а теперь кому нужно мое счастіе? хоть бы уже оставили меня въ покоѣ, а то мучатъ своими попеченіями и каждый думаетъ только о себѣ. Анюта горько заплакала, а Агаѳья Ивановна начала представлять, что грѣхъ ей сомнѣваться въ "бабенькѣ", которая только для нея и живетъ.