Эпизод

— Орешкин застал его в комнате у своей… ну, подруги. Понимаете, ночью. Ну, и… бах, бах из браунинга! Крауц ранен. Муж — прямо рвет и мечет. Один из лучших офицеров в гарнизоне. Хотел Орешкина под полевой суд отдать. Ну, конечно, только погрозился…

Решетилов поднялся, стал прощаться.

— Вы уже? — с видом бесконечного огорчения сожалела хозяйка.

— Как только приедете в N-ск — к нам, — просила Мария Николаевна, — и муж и я будем очень, очень рады…

* * *

Над высокими темными корпусами военного городка, над горою с чернеющим гребнем леса, над плоским спящим городом, с заливистым гулом неслись пласты морозного ветра оттуда, из скрытых ночью таежных хребтов и сопок.

И полузамерзший часовой, прячась за столбом ворот от порывов вьюги, то клял свою собачью жизнь, вспоминая родную избу и тепло и вечерки, то впадал в тупую апатию, засовывая в рот иззябшие пальцы, то с завистью посматривал на ярким пятном освещенное окно квартиры начальника гарнизона. В этой квартире шло спешное совещание офицеров. Подполковник Полянский сидел за длинным столом перед картой уезда и ладонями прихватил виски, как человек, у которого болит голова. За спиной — молодой хорунжий, с тощим острым лицом, беззаботно скручивал папироску. Сдержанный рокот остальных — аккомпанимент к молчанию.

— Даже карты порядочной нет… — брезгливо еле выговорил Полянский, где вы такую дрянь выкопали?

Толстоносый, сизый капитан Мурзанов свирепо вытаращился на хорунжего. Тот чуть прищурил глаз и, с почтительным смешком, доложил:

— По приказу начальника гарнизона реквизировал в земской управе…

Фыркнули. Сам Полянский улыбнулся, и тоскливая напряженность растаяла.

— Ну-с, господа, — Полянский опять сделался важным хозяином, — теперь осталось выслушать контр-разведку. Поручик Бович, говорите.

— Господин полковник, — начал контр-разведчик, — как я имел честь докладывать вам в прошлый раз, положение по прежнему остается очень тревожным. Не здесь, в городе. Тут более или менее надежно. Хотя я и получаю письма, угрожающие убийством… Операции последних дней, о которых вы, господин полковник, знаете и о которых здесь я, в силу государственной тайны, не имею права распространяться… — Бович значительно взглянул в сторону начальника милиции Шумана, которого ненавидел, — эти операции на некоторое время могут гарантировать спокойствие. Конечно, приходится действовать одному, и если бы все органы как внутренней, так и внешней охраны, — опять Бович не забыл поглядеть на Шумана, — были сосредоточены в одних руках…

Полянский опускает голову низко и синим карандашом по клеенке чертит. Не слушает Бовича: «давно все знаю»… За окнами буря вздыхает, бесится. Развлекает. Думает о жене — она приедет сегодня. Приедет Мария Николаевна, и заговорит вся мебель, стены — квартира живая станет. Одно дело при ней, другое — без нее. Что-то очень важное без нее пропадало. И так с первых дней свадьбы. Голос Бовича стал крикливым, настойчивым. Нечего делать — надо слушать. Контр-разведчик был щупленький, точно мальчик, с гнилыми обломанными зубами.

«Много шоколаду ел… — подумал Полянский. — А лицо бледное, истеричное, глаза в синих ямах».

— …и я должен указать, что фактически мы почти в кольце партизан, и вот-вот кольцо сомкнется!

Даже визгнул.

Мурзанов выкатил на начальника гарнизона недоумевающие, спрашивающие глаза, и усы его сразу обвисли. В передней послышался шум. Все подняли головы. Начальник тюрьмы, громадный, сгорбленный старик с колючей небритой физиономией, резко вздрогнул.

— А-а! — дружно обрадовались все: — Иван Николаевич!..

Вошедший — городской голова — отирал платком круглое, раскрасневшееся лицо. Присматривался, от огня закрываясь. Сразу видно — свой, желанный.

— Наше вам… — прохрипел Полянскому. Опустился рядом. Хорунжего по руке погладил. Тому, другому — кивок, по-приятельски. Наклонился к Полянскому:

— Через два часа поезд приходит. Едешь Марь Николавну встречать?

Чорт!.. весело стало. Застучала мысль. А удалые, милые кругом ребята, боевые…

— Позвольте, г-н полковник, высказать некоторые соображения… — с нерусским акцентом, медленно и уверенно выговаривал Шуман.

— Говорите, поручик…

Все смотрели на Шумана.

— Главная наша ошибка, по-моему, в том, что, сидя здесь в городе, мы рассчитываем отсидеться. А в это время по округу свободно развивается партизанщина и вчера, например, красные уже заняли Логовское. Если так будет итти, то не надо быть и панически настроенным, — палец говорившего, словно машинально, качнулся на Бовича, чтобы сказать, что — рано или поздно — нас действительно окружат. — Пока этого не случилось, надо использовать имеющуюся живую силу, не мариновать ее в казарме, а ударить на самое гнездо. Хотя бы на то же Логовское.

Зажужжал встревоженный улей.