Эпоха героев и перегретого пара (СИ)

Дочери разъехались по своим семьям. Казалось бы — так мало времени прошло, а они ему не принадлежат. Чувствуя себя преданным и одиноким, Паскевич прервал короткие вакации и направился в Москву, справлять и далее должность Военного министра. В начале седьмого десятка жизни у него нет другого занятия.

Быть может, он несколько переменил бы мнение, коли имел бы терпения дослушать объяснение матери и сына.

— Если это он — нет ему прощения. Он, живой, обрёк меня на безотцовщину, тебя на жизнь с нелюбимым мужчиной. Когда я был мал и слаб, не видел отца. Теперь взрослею, и он мне больше не нужен. Вы вложили в меня главное, мама, — Владимир схватил её за руку и горячно продолжил. — У нас вдосталь денег и от Шишкова, и от Строгановых. Получу наилучшее образование, добьюсь всего, чтобы ты гордилась мной. И мне не нужен отец — ни покойный герой, чей портрет у вас в спальне, ни несчастный с ужасным лицом, ни заносчивый приёмный. Только вы, матушка, моя единственная семья, да Фёдор.

— Да, милый.

В этом возрасте сыновья, особенно единственные, боготворят матерей, а в детстве раннем клялись: я вырасту и женюсь на тебе. Потом приходит ветреная красотка, и родная кровинушка вдруг забывает о матушке, готова на любые сумасбродства, от самоубийства до женитьбы. И мать терпит, принося в жертву нечто выстраданное, сокровенное. Оттого столько хлопот относительно выгодной партии. Женщины теряют сыновей и пытаются сами управлять своей трагедией; каждый раз — это битва, почище Ватерлоо и Аустерлица, только мало кто оценит сии победы и поражения. Никто кроме матери, проводившей сына, не поймёт, как кровоточит разбитое сердце.

А избавление от образа отца — то же отрицание устоев и традиций, дань молодости. Пройдёт или сменится равнодушием.

Но этого Паскевич не услышал, не узнал и не дошёл своим умом. Он не соперник призраку Строганова, и тот тоже остаётся не у дел. Сильнее Володи Юлия Осиповна никогда и никого не полюбит.

Часть четвёртая. От Вены до Севастополя

Глава первая, в которой снова происходит встреча Строганова и Паскевича

Революционный 1848 год затронул и Россию. Казалось тогда, что европейские королевства и империи в одночасье падут как карточные домики, будто народы сговорились в безумии, одновременно решив восстать против своих государей.

  Как истукан, немой народ  Под игом дремлет в тайном страхе:

  Над ним бичей кровавый род  И мысль и взор казнит на плахе,  И вера, щит царей стальной,  Узда для черни суеверной,  Перед помазанной главой

  Смиряет разум дерзновенный.

Владимир Федосеевич Раевский, сосланный Расправным Благочинием в Сибирь за противление властям Рейха, возвращённый и обласканный демидовской династией, вдруг снова вспомнил якобинские порывы молодости, начал бурно плодить бунтовские вирши, призывая россиян на баррикады… Против кого или чего? Не важно — главное, чтобы на баррикады.

Отдадим должное Демидовым. Первый Император новой династии Павел Николаевич, его брат Анатолий Николаевич, регент при сыне-наследнике Дмитрии Анатольевиче, а также вступивший на престол молодой монарх оставили наименьшее число пережитков из XVIII века, возмутительно живучих в Центральной Европе. Та эпоха казалась просвещённой её современникам, но не нам, живущим в новую эру пара и железных дорог.

В России накал страстей довольно быстро угас. Недовольные господа, подобные Раевскому, покинули места обжитые и отправились за Урал с лишением чинов и званий. Досрочный роспуск Думы, выборы и частию сменённое правительство создали видимость обновления власти, на том всё и успокоилось.

Новый Государь Австрийской империи Франц-Иосиф, сменивший прежнего главу Габсбургского дома и оттого имевший право заявить: я не объявлял России войну, в начале следующего года запросил о помощи. Паскевич призвал поддержать венгров и славян, раздавив Австрию и навсегда избавившись от угрозы со стороны юго-запада. К своему крайнему удивлению он узнал, что Демидовы решили пойти навстречу Францу-Иосифу, и Дума поддержала.

Весной 1849 года мощная русская армия вторглась в Богемию и Мадьярию, заставив мятежников сложить оружие при виде несомненного превосходства экспедиционного корпуса. Вскоре утихли выступления балканских славян, они предпочли не дожидаться появления русских «освободителей». Несколько досадуя, что решил исход противостояния в пользу совсем не той стороны, что велела совесть, фельдмаршал на белом коне и в сопровождении гусарской бригады вступил в Вену.