Эпоха перемен – 3

— Я сам себя как наживку использую — ну и что? — я пожал плечами. Потом понизил голос и огляделся, чтобы убедиться, что Мирославы нет рядом. — Я позволил себя схватить своему потенциальному тестю. Для того, чтобы тот мог выдать меня на заклание. Потому что так было надо.

Бадри удивлённо поднял брови.

— Кстати, осторожнее с никотином, — добавил я. — Как только возьмём власть — обязательно проверьте сердце. На томографе. Хорошо? Мне бы не хотелось, чтобы ещё и Лика осталась сиротой.

Я видел, что реплика про здоровье его рассердила. Но и успокоила: я наглядно показал, что не просто держу удар, а всегда перехожу в контратаку.

— Что ж. Если наши захватят власть — я сделаю, как ты скажешь, — кивнул он.

— За ней присматривают, — добавил я. — Настолько хорошо, насколько это возможно.

Я поднялся с дивана и сходил в прихожую, где стояли неразобранные сумки. Вытащил кейс с ноутбуком и распечатками. Притащил их в гостиную, разложил на журнальном столике.

— Работать собрался? — спросил Борис Абрамович, увидев мои манипуляции. — Молодец! Одобряю!

Он всё ещё возился с ресивером, копаясь в каких-то настройках.

— Надо, — ответил я. — Времени почти нет.

— Что за проект? Опять с Ликой намутили? Молодёжь, блин, и самодеятельность! Рассказывай давай.

— Без Лики, — сухо сказал я. — Её к таким делам я не допускаю.

— Каким таким? — насторожился Бадри.

— Украина, — вздохнул я, доставая листочки и снова устраиваясь на диванчике.

— А что Украина? — Борис Абрамович всплесну руками. — Потише, чем у нас будет. Работать можно и нужно. Твоя сделка держится. Что ещё надо?

— Это ненадолго, — вздохнул я.

— В смысле?

— Вот новости сейчас включим — и посмотрим.

Партнёры переглянулись. Потом Борис Абрамович улыбнулся и подсел ко мне на краешек дивана.

— Новости мы обязательно включим, — улыбаясь, произнёс он. — Как только я настройку закончу. А ты всё-таки в гостях. Поэтому лучше бы не вы…ся, а говорил, как полагается уважающим себя и окружающих людям. Да, Бадри Шалвович?

Борис Абрамович положил мне руку на спину, после чего погладил меня, а затем похлопал.

Я вздохнул, потом ответил примирительным тоном:

— Да не вы…сь я. Просто не каждый день приходится составлять расстрельные списки.

— Так. Давай-ка подробнее. Вот прямо с этого места.

— Да куда уж подробнее… они на повышение сыграют. Взорвут газопроводы. Если уже не взорвали, — ответил я.

Березовский присвистнул.

— Обвинят Россию в энергетическом шантаже, настроят против нас вообще всю Европу, возможно, попробуют повоевать. Плюс международные требования о совместном мировом контроле над ресурсами, — продолжал я. — И знаете, после той зимы, которая предстоит в Европе, особенно восточной, это не будет выглядеть как чрезмерное требование…

— Так… — олигарх побарабанил пальцами по обшивке дивана, — так, так… а при чём тут какие-то расстрельные списки? Ты кого расстреливать собрался?

— Ну не в прямом смысле расстреливать, — вздохнул я. — Но человек двести на Украине и ещё триста по Восточной Европе придётся устранить…

Глава 10

Добыча информации из самого логова врага обходилась дорого. Не только в финансовом смысле, но и в человеческом. Было много жертв среди самых подготовленных и мотивированных, отборных людей. Лёша говорил, что некоторые сходили с ума, когда понимали, что происходит внутри абсолютно закрытых сообществ, представляющих старую элиту.

И всё же эта информация, зафиксированная документально, в большом количестве, была очень важна для моего замысла.

Мало было перекроить финансовый каркас мира. Мало было устранить потенциальных пассионариев, готовых плясать под дудку глобальных кукловодов ради мнимой личной власти и обогащения.

Когда рушится старый мир, надо дать людям какой-то ориентир. Да, неосоциализм это хорошо, и это могло бы сработать, если бы не остающийся груз предательства прошлых элит, обернувшийся разгромом.

Социально-ориентированной экономике и политике нужно было смысловое наполнение.

Но сначала миру предстояло пережить шок от знакомства с реальной жизнью старых элит, которую они держали за семью печатями, внутри информационно непроницаемой клетки, обеспеченной кровавой порукой, ритуалами, психологическими и физиологическими зависимостями, пороками, даже названия для которых не было придумано официальной медициной.

Как я и предполагал, когда некая закрытая общность веками существует среди человечества, обладая ничем не ограниченной властью и бесконечными возможностями, психика её представителей необратимо трансформируется. Они перестают ощущать себя людьми.

Оказавшись вне естественных для человека стимулов, вроде стремления к выживанию или хотя бы к материальному благополучию, они постепенно создавали альтернативную этическую систему, где всё, что могло послужить сохранению ощущения вкуса жизни, было морально и допустимо.

Поначалу их развлечения и образ жизни чем-то напоминали старую аристократию. Но полная закрытость и отсутствие какого-либо религиозного давления сделали своё дело. Они пошли куда дальше.