Эпоха Плантагенетов и Валуа. Борьба за власть (1328-1498)

Если орден Золотого Руна затмил собой все прочие, то причина была в том, что герцоги Бургундские предоставили в его распоряжение все ресурсы своего колоссального состояния. С их точки зрения, орден должен был служить не просто символом их могущества, он также мог быть использован для того, чтобы связать друг с другом разъединенные владения Бургундского дома. Для герцогов Бургундских, как и для других крупных французских феодалов, ордена и девизы, наряду с союзами, должностями и пенсионами, могли служить средством, позволяющим более прочно привязать их членов к своей особе и политике и: недавно было показано, как выглядит основание Золотого Руна в более широком контексте политики Филиппа Доброго по отношению к знати его владений. Бретонский Горностай с его многочисленным и разнородным составом участников служил тем же целям, и принципиальное значение имеет то, что основание этого ордена совпало с возвращением в свое охваченное междоусобной борьбой герцогство Иоанна IV, находившегося в изгнании в Англии, и с началом той политики нейтралитета в англо-французских отношениях, которую он счел существенно важной, намереваясь достичь объединения и преданности своего народа. Однако самым изумительным примером создания рыцарского ордена в качестве орудия политики было основание ордена Дикобраза, служившего усилению позиций орлеанской партии и угрожавшего своими иглами бургиньонам. Сущность представления о рыцарском ордене раскрывается в торжественных обетах рыцарей. Каждый орден предполагал подобные клятвы, однако рыцарские обеты существовали и вне орденов, они приносились либо по индивидуальному решению, либо по какому-либо поводу. Согласно легенде, Дюгеклен очень часто давал подобные обеты: не принимать пищи до тех пор, пока не состоится сражение с англичанами, не снимать платья, пока он не возьмет Монконтур. В «Клятве цапли», поэме XIV века, в которой описываются празднества, устроенные при дворе Эдуарда III, когда Робер д'Артуа, по преданию, склонил короля объявить войну Филиппу VI, рассказывается о том, что граф Солсбери не открывал один глаз до тех пор, пока не совершил подвиг во Франции. Фруассар сообщал о том, что ему в действительности доводилось видеть английских рыцарей, прикрывавших один глаз тряпицей, которую они торжественно поклялись не снимать, пока не совершат героический поступок. Однако нелегко поверить, что подобные вещи могли восприниматься серьезно. Как и многие другие элементы рыцарского кодекса, они теряют свое значение при сопоставлении с серьезными военными заботами, о которых свидетельствуют «военные депеши» того времени — сообщения хронистов, чей взгляд не был замутнен рыцарскими воззрениями, и сама по себе масштабность и сложность военной организации данного периода. Даже Фруассар пишет о непрестанных изменах и проявлениях жестокости, о грабежах, мародерстве и требованиях выкупа, по-видимому, не замечая того, насколько его общие представления противоречат излагаемому им содержанию. Итак, до какой же степени поведение враждующих сторон во время англо-французских войн могло быть подвержено влиянию рыцарских идеалов? Безусловно, подобные представления побуждали людей к службе и могли быть использованы князьями для достижения своих честолюбивых целей. Рыцари с нетерпением искали турниров и активно принимали в них участие, несмотря на то, что турниры становились все более декоративным состязанием и требовали все больших расходов. Обеты и девизы, а также рискованные приключения были уделом не только знатной молодежи, но их сеньоров, и, по-видимому, во многих случаях рядовые представители знати относились к войне как к своего рода поединку. Во время длительных перемирий остававшиеся без дела бойцы отправлялись в крестовые походы в Пруссию и Литву, чтобы присоединиться к рыцарям Тевтонского ордена в их борьбе с дикими славянами, или воевать с маврами в Испании и Северной Африке. Подобно Благородному рыцарю Чосера, дом Ланкастеров располагает тому примечательным подтверждением, хотя оно и имеет дипломатическое происхождение. В 1396 г. герцоги Бургундские организовали и финансировали крестовый поход в Болгарию против турок: пусть даже его цель в такой же мере состояла в том, чтобы прославить их в Западной Европе, как и в том, чтобы защитить христианство. И Эдуард III, и Генрих V пытались разрешить свой спор с домом Валуа, вызывая своих противников на поединок «для того, чтобы избежать пролития христианской крови и гибели людей», однако следует заметить, что подобные вызовы, как и при других поединках, нередких между князьями, никогда ни к чему не приводили.