Эпоха потрясений

Из средств налогоплательщиков не ушло ни цента (разве что на кофе и бутерброды), но вмешательство ФРС задело популистов за живое. «Этот фонд слишком большой, чтобы его банкротить: федеральный резервный банк Нью-Йорка спасает LTCM», — кричал заголовок на первой странице New York Times. Несколько дней спустя, 1 октября, Макдоно и меня вызвали в Банковский комитет палаты представителей и потребовали объяснить, с какой стати, как выразилась USA Today; «федеральная структура взяла на себя роль организатора и посредника в спасении частной фирмы, обслуживающей миллионеров». Критические замечания высказывали представители обеих партий. Конгрессмен Майкл Касл, республиканец из штата Делаеэр, сказал полушутя» что его личные вложения в совместные фонды и недвижимость тоже не очень результативны, но «мне почему-то никто не помогает», А конгрессмен-демократ Брюс Венто из Миннесоты посетовал, что мы защищаем богачей от негативных воздействий рыночных сил, а о «маленьких людях» забываем. «По-видимому, существуют двойные стандарты, — сказал он, — Одни для Мэйн-стрит²¹

, другие для Уолл-стрит».

Да, мы действительно сказали банкам, участвовавшим в поддержке LTCM, что они могут спасти собственные деньги, если посодействуют упорядоченной ликвидации фонда- Но это не финансовая помощь фонду. Банки, действуя в собственных интересах, сохранили свои деньги, а также, надо думать, и деньги миллионов граждан как с Мэйн-стрит, так и с Уолл-стрит

Наблюдая за признаками лихорадки в финансовом мире, я испытывал нарастающее беспокойство по поводу ее возможных последствий для экономики. На своем выступлении 7 октября, когда процентная ставка по тридцатилетним казначейским облигациям упала до минимума за последние 30 лет, я отказался от заготовленной речи и заявил аудитории, состоявшей из экономистов: «Я наблюдаю за американскими рынками вот уже 50 лет, но ничего подобного не видел». В частности, я отметил, что инвесторы на долговом рынке ведут себя очень странно: они готовы платить намного дороже за новые, самые ликвидные казначейские облигации, хотя более старые, но менее ликвидные бумаги так же надежны. Эта погоня за ликвидностью не имеет себе равных и обусловлена не здравым смыслом, а паническими настроениями. «Инвесторы говорят: "Я хочу уйти с рынка. Мне не важно, рискованны вложения или нет. Я больше не могу. Я просто хочу выйти из игры"». Экономисты прекрасно понимали, о чем я говорю. Паника на рынке подобна жидкому азоту — она очень быстро замораживает все вокруг. И действительно, как показывал анализ ФРС, банки все неохотнее предоставляли кредиты.

Членов Комитета по операциям на открытом рынке не пришлось долго убеждать в необходимости понижения процентных ставок. С 29 сентября по 17 ноября мы делали это три раза подряд. Европейские и азиатские центральные банки, следуя новым обязательствам в рамках «Большой семерки», тоже снизили ставки. Постепенно это лекарство подействовало. Паника на мировых рынках улеглась, и через полтора года после начала азиатских кризисов Боб Рубин наконец смог спокойно провести отпуск с семьей.

Реакция ФРС на кризис в России ознаменовала постепенный отход от догм классического подхода к выработке политики. Вместо того чтобы ориентироваться на единственный наиболее надежный прогноз, мы выстраивали свои действия, опираясь на ряд возможных сценариев. Когда в России произошел дефолт, математические модели ФРС с высокой вероятностью показывали, что американская экономика продолжит устойчивый рост и без нашего вмешательства. Тем не менее процентные ставки было решено снизить из-за незначительного, но реального риска: дефолт мог слишком сильно ударить по мировым финансовым рынкам и заметно сказаться на американской экономике. Для нас это было ново: мы решили, что такой маловероятный, но чрезвычайно нежелательный сценарий представляет более значительную угрозу экономическому процветанию, чем усиление инфляции в результате смягчения кредитной политики. Подозреваю, что ФРС и раньше принимала решения, руководствуясь аналогичными мотивами, но никогда подобный подход не возводился в систему.

Постепенно регулярное взвешивание плюсов и минусов стало преобладать при разработке нашей политики. Мне это нравилось, потому что такая методика была более универсальной по сравнению с разовыми решениями. которые мы принимали раньше в каждом отдельном случае. Она позволяла выйти за пределы эконометрических моделей и учесть более широкие, хотя и менее математически точные гипотезы относительно движущих факторов мировой экономики. Кроме того, эта методика давала возможность использовать исторический опыт. Например, железнодорожный бум 1870-х годов мог дать нам ключ к пониманию рыночных процессов периода интернет-бума.