Эпоха великих реформ. Том 1

Ученье – вот чума,Ученость-вот причина и т. д.

Подобное открытое поругание священнейшего из заветов русской литературы, казалось бы, должно было давно возмутить всех, кому сколько-нибудь дороги интересы литературы и просвещенья!… И это не фраза! Этот обязательный для всякого уважающего свое звание литератора символ веры и правило поведения давно, уже почти полвека тому назад, точно формулировано благонамеренным критиком, формулировано в таких сильных, возвышенных и задушевных выражениях, что мы не можем отказать себе в удовольствии привести эти дивные строки, за которые многое простится их автору.

«Немного таких истин несомнительных, немного таких правил непреложных, –

писал князь П. А. Вяземский, впоследствии, в конце 50-х гг., товарищ министра народного просвещения, – коих святость должна пребыть несомненною и тогда, когда противоречат им последствия частные, случайные и независимые от воли людей. Но, посвятив себя на служение одной из сих истин, должно пребыть ей верным без изъятия, применяя к себе рыцарское восклицание французских роялистов: Vive le roi quand тёше! Польза просвещения есть одна из малого числа сих исключительных истин. Почитая его единым, прочным основанием благосостояния общего и частного, совестью правительств и частных лиц, простительно ли, например, пугаться малодушно некоторых прискорбных явлений, приписываемых просвещению или, положим, и влекущихся за ним по неисповедимым законам Провидения, которое отказало в совершенстве всему, что ни есть на земле?»[17].

Вот против какой основной заповеди грешат вольно или невольно враги освободительного движения и корифеи современной реакционной печати. Но этого мало. Рядом с откровенным до бесстыдства обскурантизмом идет у них и другое, не менее вредное искажение роли литературы, также энергично осуждаемое тем же поэтом-критиком, благонадежность которого не в состоянии заподозрить даже нынешние сыщики печати. «Писатель, который по званию своему обязан

быть проповедником просвещения, а вместо того бывает, – говорит князь, – доносчиком на него, подобен врачу, который, призван будучи к больному, пугает его неверностию своей науки и раскрывает перед ним гибельные ошибки врачевания. Пусть каждый остается в духе своего звания. Довольно и без писателей найдется людей, которые готовы остерегать от властолюбивых посяганий разума и даже клеветать на него при удобном случае»[18].

А между тем полюбуйтесь на литературные нравы и приемы нынешних «властителей дум»! После двух слов третье непременно призыв к обузданию, просьба: дабы повелено было и пр., словом, вместо литературной борьбы, вместо свободного обмена идей в свободной «республике словесности», вы находите «инквизицию печати» и «юридические бумаги», как выражались во времена Белинского. На что уже связана по рукам и ногам провинциальная печать, – даже для борьбы с этим лежачим врагом у ретроградных органов «порядочных людей» нет других средств воздействия, как опять-таки приглашение «тащить и непущать!» Трудно представить себе более грустное и более гнусное извращение просветительной роли литературы, нежели такое противоестественное совместительство взаимно исключающих друг друга обязанностей, практикуемое реакционною прессою…

Как же после этого не искать и не радоваться самомалейшему симптому, указанию, намеку, хоть едва заметно предвещающему возможность очищения современной литературной атмосферы от насыщающих ее миазмов; как не прислушиваться к хоть чуть слышному шороху, указывающему, что вчерашние друзья и союзники благонамеренного мракобесия (напомним недавнюю отповедь нижегородского губернатора известному «мракобесу», как он себя именует), начинают краснеть за свой союз?!

Это хорошая примета! Краска стыда – начало просветления: erubuit salva res est. Этого нужно было ждать, это было неизбежно, неотвратимо, потому что

Как бы ночь ни длиласяИ небо ни темнила,А все рассвета нам не миновать.

Москва,

26 мая 1892 г.

Накануне пересмотра судебных уставов и новелл

(вместо предисловия к 5-му изданию[19])

И хоть не вижу я отрадного рассвета,Еще невольно взор с надеждой смотрит вдаль.Плещеев