Уэллс словно свинцом налился: он мог только стоять и смотреть. Его охватила грусть, которая была ему самому непонятна: ведь если кто-то и заслуживал железного удара, то именно Лесли Джон Стивенсон. Возможно, все дело было в том, как именно это произошло. Стивенсона повалил и искалечил не какой-то другой человек. Его раздавила техника – и транспортное средство, которое это сделало, просто остановилось, ожидая разрешения ехать дальше. Может быть, именно обезличенный характер происшествия заставлял судьбу Стивенсона казаться такой жестокой и чуждой, ведь Эйч Джи всегда считал жизнь бесценным чудом, а нелепость смерти – личным вызовом. И вот серьезно травмированный человек лежит на тротуаре за шестьдесят восемь лет от дома в футуристическом городе. Никому здесь нет до этого дела – а дома никто ничего не узнает.
Невезучий длинноволосый водитель виновного автобуса бесцельно топтался на месте, судорожно воздевая руки и переживая, не убил ли он только что человека. Спустя какое-то время он привалился к двери своего обшарпанного омнибуса, а полисмен тем временем хладнокровно задавал ему вопросы, занося информацию в блокнот. Выглядело это рутинно: полисмен действовал так, словно подобное происходило постоянно. Более того – движение машин восстановилось, да и пешеходы шли мимо так, словно ничего не случилось.
Да, Герберт Джордж Уэллс наблюдал сейчас еще одну из сцен современного (и приземленного) спектакля, где по иронии судьбы фигурировал добрый полисмен, пытающийся трансформировать хаос в логическую последовательность. Когда первое действие драмы только что завершилось.
Второе действие началось с приближающимся завыванием сирены, которая в конце концов стала просто оглушительной. Блестящий красно-белый фургончик вывернул с Ван-Несс и остановился посредине Эллис-стрит. На дверце была надпись «37-я команда Скорой помощи». Два ловких молодых человека в темно-синей униформе выскочили из машины и начали заниматься Стивенсоном. Его перекатили на носилки с хромированными ручками, подняли и установили в машине. Движения молодых людей были изящными и отточенными. Никакой траты времени или сил. Никаких сомнений и ненужных разговоров. В считаные секунды они забрались обратно в фургончик – и пока один что-то говорил в небольшое металлическое устройство, одновременно круто разворачивая машину, второй закрепил на лице Стивенсона маску, покрутил какие-то ручки на металлических цилиндрах, а потом начал проверять его пульс. Машина понеслась по Эллис-стрит, и, реагируя на сирену, поток движения расступался, словно воды Красного моря перед Моисеем.
Эйч Джи был потрясен. Ему вспомнилось, что он читал о войне в Крыму, когда сотни раненых лежали без помощи много часов, а порой и несколько дней. Тем, кому посчастливилось оказаться у уставших и плохо обученных врачей, либо не помогали вообще, либо делали ампутации конечностей. А вот здесь он наблюдал работу обученной команды, явно хорошо знающей дело спасения жизни. Он восхищенно подумал: «Боже, как чудесно и радостно людям 1979 года знать, что к травмам и (или) смерти не относятся равнодушно».
А потом он нахмурился, несколько смутившись. Здесь была некая ирония: Стивенсона раздавил продукт развития техники, а потом подобрал и увез (несомненно, при этом спасая его жизнь) схожий механизм. Один дарил смерть, второй возвращал к жизни. Чаши весов были уравновешены.
Повернувшись, пришелец из прошлого робко подошел к полисмену, оставшемуся на углу перекрестка и что-то говорившему в металлическую коробку. Когда он закончил разговор, Уэллс обратился к нему.
– Извините, сэр, куда именно увезли беднягу, которого сбила машина?
Полисмен смерил Эйч Джи взглядом и осуждающе нахмурился:
– Вы с ним знакомы или как?
– О нет, сэр. Видите ли, я приезжий – и мне стало любопытно, что принято делать в случае подобных трагедий.
– Его забрали парамедики, так что он окажется в Центральной больнице Сан-Франциско. А разве в Англии не так?
Герберт Уэллс расплатился с таксистом и вышел из машины у главного входа Центральной больницы Сан-Франциско. Солнце уже садилось, с залива поднимался холодный туман, но писатель все равно замер на краю длинной пешеходной дорожки. Увиденное оказалось совершенно неожиданным.
Больничный комплекс был огромен, здания – старые и угрюмые. Они были выкрашены оранжево-красной краской, которая за многие годы заросла грязью и копотью. Кусты и газоны без ухода побурели. Вся территория была обнесена мощной чугунной решеткой, нижняя часть которой оказалась засыпана старой бумагой и другим мусором, принесенным ветром. Позади зданий высоченная труба испускала струйки белого пара.
Эйч Джи содрогнулся. Это место напомнило ему викторианскую тюрьму. Тем не менее это была больница. Слева он увидел новехонькую прямоугольную вывеску. На белом подсвеченном изнутри фоне вишнево-красные буквы гласили: «Неотложная помощь».