Эра Меркурия. Евреи в современном мире

 У мора отбили,

 Отбили у крови,

 Отбили у тупости и зимы.

 Во имя войны сорок пятого года.

 Во имя чекистской породы.

 Во и! -

 мя!

 Это написано в 1939 году, когда Когану был двадцать один год, а до войны оставалось два года (не шесть). Товарищи Когана были достойны своих предшественников-чекистов, потому что они были той же породы и били тем же клином ту же «тупость» и тот же «грошовый уют» Самыми знаменитыми строчками Когана были: «Я с детства не любил овал, / Я с детства угол рисовал!» Его «век» был веком Багрицкого: «поджидающим на мостовой» и требующим человеческих жертв.

 Я понимаю все.

 И я не спорю.

 Высокий век идет железным трактом.

 Я говорю: «Да здравствует история!» —

 И головою падаю под трактор.

 Одно из последних стихотворений Когана, «Письмо», написано в декабре 1940 года.

 Мы пройдем через это.

 Мы затопчем это, как окурки,

 Мы, лобастые мальчики невиданной

 революции.

 В десять лет мечтатели,

 В четырнадцать — поэты и урки.

 В двадцать пять — Внесенные в смертные реляции.

 Коган погиб в 1942 году в возрасте двадцати четырех лет. Его роман в стихах, задуманный — почти кощунственно, — как советский «Евгений Онегин», остался незавершенным. Его лучший «Памятник» — стихотворение его товарища по цеху Бориса Слуцкого (который так много сделал, чтобы превратить выпускников «Коммунистического Лицея» в бессмертное «военное поколение»).

Давайте после драки

Помашем кулаками:

Не только пиво-раки

Мы ели и лакали,

Нет, назначались сроки,

Готовились бои,

Готовились в пророки

Товарищи мои.

 Некоторым из тех, кто выжил, чтобы превратиться в «военное поколение», предстояло стать «поколением шестидесятых» и, наконец, старейшими «прорабами» горбачевской перестройки. Но в 1930-е годы (перед «дракой») они оставались вечно юными мальчиками и девочками невиданной революции. Общим для всех членов довоенной советской элиты было полное отождествление с «веком»; искренняя вера в то, что они — и их страна — являются воплощением революции; неколебимая убежденность в том, что, как выразился Копелев, «Советская Власть самая правильная, самая справедливая власть на земле». Все они — от Годл до детей Годл — готовились в пророки. Многие из них ими стали.

 Большинство членов новой советской элиты не были евреями, и большинство евреев не были членами новой советской элиты, но нет сомнения, что процент членов элиты был гораздо выше среди евреев, чем в любой другой этнической группе в СССР. По абсолютным показателям они следовали за русскими, но если разбить элиту на группы людей, объединенных общим географическим, социальным и культурным происхождением и узнававших друг в друге общее прошлое и похожих родителей, то вполне вероятно, что евреи составляли крупнейший компонент новой советской элиты. Особенно заметными они были среди поэтов, пророков и пропагандистов. По словам Давида Самойлова, который родился в Москве в семье еврейского врача из Белоруссии и стал одним из лучших летописцев истории когановского поколения, евреи заполнили «вакуум, созданный террористической властью» и со временем превратились из «социальной прослойки» в «часть народа». Русские евреи, по мнению Самойлова представляют определенный «тип психологии, ветвь русской интеллигенции в одном из наиболее бескорыстных ее вариантов».

 Роль евреев в довоенном Советском Союзе была аналогична роли немцев в царской России (или греков-фанариотов в Османской империи). Меркурианские народы в космополитических империях, они олицетворяли современность и интернационализм среди аполлонийцев, обреченных на болезненную меркурианизацию. Тесно связанные с модернизирующими режимами с момента их возникновения, они использовались этими режимами в качестве образцов, суррогатов, миссионеров, верных новообращенных и неподкупных служащих. И царские немцы, и советские евреи отождествляли себя со своим государством, потому что разделяли его цели, честно на него работали и получали от него признание и достойное вознаграждение (пока режимы оставались космополитичными). И те и другие служили государству как чиновники, члены элитных профессий (включая ученых) и администраторы самых меркурианских из всех государственных функций: дипломатии и тайной полиции. Русские немцы были традиционными меркурианцами, стремившимися поддерживать свою внешнюю чуждость и внутреннюю сплоченность в качестве необходимого условия дальнейшего выполнения посреднической роли. Советские евреи были современными гражданами, отказавшимися от традиционного меркурианства ради преодоления своей чуждости и создания нового общества без каких бы то ни было форм посредничества, — лишь затем, как выяснилось, чтобы сосредоточиться на традиционных меркурианских занятиях, аналогичных занятиям их немецких предшественников (и во многом схожих с занятиями их дедов в немецких и польских землях).