Эра негодяев

— Значит, еще лучше. Тридцать машин в сутки проверить — пара пустяков. Сканер может работать в десяти метрах от исследуемого объекта. Вот и запланируйте такое размещение нашей машины, чтобы никто из въезжающих русских ничего не заподозрил.

— Юля, можно задать вам вопрос вне служебной плоскости? Вы лично одобряете грядущую агрессию против сербов?

Фрау Шуман едва заметно вздрогнула, но, быстро взяв себя в руки, сухо произнесла:

— Господин Молнар, я работаю на правительство Федеративной Республики. Если канцлер посчитал нужным участвовать в умиротворении Косова, в защите подвергающихся геноциду албанцев — я обязана выполнять свою работу.

— Юля, но ведь и вы, и я имеем доступ к реальной информации. И вы, и я знаем, что никакого геноцида, на самом деле, нет. Что все это хорошо срежиссированная кампания, целью которой является прекращение де-факто независимости Югославии. И что ложь, помноженная на миллион, все равно остается ложью.

Немка метнула в сторону старшего советника уничтожающий взгляд, но затем, взяв себя в руки, произнесла как можно более равнодушным тоном:

— Господин старший советник, мне нет дела до политической подоплёки всех этих событий. Моё руководство требует от меня безукоризненного выполнения моих служебных обязанностей — я, между прочим, как и вы, за это жалованье получаю. Раз уж нам с вами пришлось работать в этой сфере человеческой деятельности — весьма, признаюсь, далёкой от понятия чести и благородства — так давайте не строить из себя девушек из института благородных девиц. В конце концов, как гласит русская поговорка, с волками жить — по-волчьи выть.

Фрау Шуман замолчала, а затем, взглянув в глаза своему собеседнику, тихо добавила:

— Ференц, когда-то давно, тысячу лет назад, я готова была отдать все, что у меня тогда было, за то, чтобы один молодой человек сказал мне всего одно слово, которое я хотела услышать от него больше всего в жизни. Он мне его не сказал. После этого я спрятала свое сердце в самый глухой ящик самого дальнего шкафа, и надеюсь уберечь его там от мерзостей этого мира на как можно больший срок. Мне жаль сербов — но я не вижу для них выхода, кроме одного — смириться и идти под ярмо; наше или американское — это уж как получиться. Их все равно сломают — и они сами в этом виноваты. То, что русские пытаются им помочь — дело русских. Наше дело — предотвратить факт ввоза на вашу — а потом и на нашу — территории опасного оружия. За это нам и платят. А эмоции… иногда это слишком больно, дружище Ференц…

***

— Игорь, ты ни хера не понимаешь. Ну и что, что не будет возврата НДС? Да на хрен он вообще нужен? Чё ты в него упёрся?

— Блин, Саня, да ты чё, издеваешься? Двадцать процентов! Если мы официально вывезем эти твои пианины, то потом вернём пару косарей точно. Они тебе лишние? Мне — нет.

— Игорь, да мы же на курсе эти двадцать процентов дважды отобьём! Ну, вот смотри. На белорусские деньги по реальному курсу этот ящик — бэ-двадцать четыре — стоит двести десять долларов. Глянь прайс завода на валютную цену!

— Ну, глянул.

— Ну и что ты там увидел?

— Триста пятьдесят бачей.

— О! Если мы покупаем эту музыку за белорусские, а затем вдуваем за валюту, но проводим ее не как возврат валютной выручки — это, ясное дело, в убыток — а как бартерный контракт, то есть берем на эти баксы тот же сок или горошек — то прибыль у нас сто процентов!

— А если заловят?

— Ну кто, кто заловит? Кто будет что знать? Если ты сам не проболтаешься — все можно будет сделать тип-топ!

— Ладно, дай еще раз расклад.

— Берем двадцать семь пианин по двести десять баксов за штуку. Всего пять тысяч шестьсот семьдесят долларов. Так?

— Ну, так.

— Платим за оформление шестьдесят долларов, потом за сертификат, за сэмээрку, за книжку МДП, за всю остальную хрень — еще двести сорок баксов. Загруженная машина, таким образом, встает нам в пять тысяч девятьсот семьдесят. Грубо — шесть косарей.

— Ну.

— Хрен гну! Транспортные расходы — полторы штуки. Командировочные наши с тобой — еще косарь. Итого вся эта музыка в городе Будапеште будет стоить восемь тысяч четыреста семьдесят баксов, ну, если округляя — восемь с половиной штук. Я эти деньги возьму у одних ребят — эту же сумму им нужно будет и отдать потом. В Будапеште отдаем Яношу эти пианины по четыреста пятьдесят бакинских — на выходе двенадцать тысяч сто пятьдесят. Правильно?

— Ну, по ходу правильно.

— Откладываем в сторону пять тысяч — пусть это уже будет наша прибыль.

— Пусть.

— Закупаем на семь сто пятьдесят, которые у нас остаются для продолжения операции, где-то тридцать тысяч банок горошка — по двадцать четыре цента за банку.

— Закупаем.

— Ввозим его сюда на этой же фуре, то есть за транспорт мы уже проплатили — и продаем, не растамаживая, по тридцать центов за банку. Итого получаем двенадцать тысяч баксов.

— Так было ж больше!

— Блин, Игорь, ты что, вообще тупой? Пятерку уже отложили в сторону!

— А, ну да. Точно.