Эра негодяев

Одиссей задумался. Когда он видел Юрку в последний раз? В конце девяносто шестого, случайно, на вокзале. Мельком как-то зацепились, перекинулись парой слов — и он своею дорогой, а Юра — своей. Так и не поговорили по-настоящему…

— Не знаю, если честно. Когда-то мы с ним крепко дружили, тем более — ты в курсе — в одной роте служили. А потом оборвалось что-то. Я решил коммерсантом заделаться, торговцем. Он все дальше и дальше в богоискательство уходил. Отчужденность возникла какая-то, как будто кто-то стену меж нами возвел. Хотел я с ним поговорить по душам, да все было как-то недосуг. А потом он пропал, ни слуху, ни духу. Вроде Витя Мороз говорил, что по монастырям бродит, паломничает. Чуть ли в Афонский монастырь собирался — хотя, по ходу, Витя тоже не особо в курсе. А ты ничего не слыхал?

— Эта, как ее, Ирка-пьяница, его в Москве видела года полтора назад. Поговорили о том о сем, она о нем мне с придыханием рассказывала. Типа, святой человек. А так я его с университета не видел. А вообще толковый был хлопец, что его в эту божью муть понесло?

— А он мне как-то объяснял, да что толку…. Тогда я считал, что ухватил Бога за бороду, что мне все позволено. А как же! Фирма своя, два магазина, две иномарки под задницей, сотрудников штат… Бизнесмен, мать его! Мне тогда Юркины базары про смысл жизни слушать было неохота. Сейчас бы послушал, да некого…

Одиссей вспомнил слова своего друга: 'Придет Антихрист, и сильные будут ему служить, а слабые покоряться'… Прав был богоискатель Юрка, чего уж там. 'Приидет царствие зла, и Люцифер — князь мира сего — восшествует на престол'… Где-то так оно и произошло, если быть объективным. Эх, поговорить бы с Юркой! Да где его сыскать…. На Афон же не поедешь…

Люблин они проехали почти без проблем — за исключением одного провороненного штурманом (в роли коего был Одиссей) поворота налево, из-за чего им пришлось минут двадцать крутиться по каким-то закоулкам. Но вскоре статус-кво был восстановлен, девятнадцатое шоссе и направление на Красник — найдены, и к вечеру директор фирмы 'Авитекс' и его спутник были на оговоренном с водителем фуры паркинге.

Уже изрядно стемнело, когда они поставили машину и вышли к воротам паркинга. Их 'МАЗа' еще не было. Игорь отнесся к сему факту философски:

— Чего и следовало ожидать. — а затем, хитро взглянув на партнёра, спросил: — Ну чё, Саня, надо как-то культурно провести время. Ты не находишь?

М-да, Одиссей примерно знал, что в понимании его спутника означает 'культурно провести время'. Как бы им завтра не пришлось отлёживаться…. А-а, где наша не пропадала!

Он кивнул.

— Нахожу. Какие есть предложения?

— Короче, я знаю в Люблине один кабачок, туда ходят только незамужние дамы бальзаковского возраста. Типа, вечера встречи 'кому за тридцать'. Мужиков там мало, старые в основном, или безнадёжные пьянтосы, мы там с тобой будем апполоны бельдерские. Самое то наше место! Поехали?

— Хм…. Кстати, если Апполоны — то Бельведерские. Надо подумать. Такси до Люблина и обратно — сорок злотых где-то. Посидеть скромно — ну, там, пару пива, салатики, что-нибудь горячее — еще пятьдесят. Если будет поклёвка — номер в гостинице стоит стольник. Водки бутылки три — еще шестьдесят, плюс полтинник на закусь. Всего культурный отдых влетит нам максимум в триста пятьдесят злотувок. То бишь — в восемьдесят долларов с мелочью. Поехали!

Охранник паркинга вызвал им такси. Одиссей записал ему номер их фуры, которая, если подъедет (что вряд ли, конечно, но чем чёрт не шутит?), пусть их дожидается. Охранник, получив на чай бумажку в пять злотых, уверил Одиссея, что хоть даже из-под земли появившийся 'МАЗ' все равно будет немедля оповещен о том, что его уже дожидаются.

Кабачок оказался так себе. Шумно, накурено, бедновато; но Игорь сказал чистую правду, тёток в возрасте за сорок было там — завались. Они тут же подсели к паре еще довольно бодрых паненок пышных форм, пусть несколько увядших, но все еще относительно привлекательных — и завели с ними неспешную беседу (которую на ужасном польском вел Одиссей; Игорь, ввиду неспособности к языкам, ограничивался томными взглядами, периодически бросаемыми в декольте обеих гурий) на тему: 'как одиноко двум путешественникам в чужой стране, и неплохо бы было двум прелестным аборигенкам как-то скрасить их с товарищем печальное существование'.

Аборигенки были отнюдь не против. Но, в свою очередь, известили уважаемых панов, что они не какие-нибудь, а они очень даже порядочные и целомудренные особы. И если паны путешественники думают, что они какие-то шалавы. … Нет-нет, замахали в ответ паны путешественники, они ничего такого даже и не думали думать! Просто если бы прелестные паненки снизошли к их одиночеству, проявили лучшие качества польского народа, в числе коих, как известно, на первом месте гостеприимство…