Эрагон. Возвращение

Ты не можешь себе представить, какое впечатление предательство Морзана произвело на Брома. Для этого нужно понимать всю глубину любви, которую Бром питал к этому негодяю. И когда Гальбаторикс вновь объявился, и Проклятые убили дракона Брома, Бром весь свой гнев и всю свою боль обрушил на того, кого считал виновным в крушении его мира – на Морзана.

Оромис помолчал, сурово сдвинув брови, затем спросил:

– А ты знаешь, почему утрата Всадником своего дракона или, наоборот, утрата драконом Всадника обычно приводит к смерти того, кто остался в живых?

– Я легко могу это себе представить, – честно признался Эрагон и поежился при одной мысли об этом.

– Уже сама по себе такая утрата поистине невыносима – хотя она и не всегда служит причиной смерти; самый большой ущерб наносит ощущение того, что умерла часть твоей души, твоего «я». Когда это случилось с Бромом, он, по-моему, на какое-то время утратил разум. После того как я попал в плен и бежал, я привел его в Эллесмеру, дабы спасти его душу и дать ему хотя бы временное безопасное пристанище, но он не пожелал здесь оставаться. Он отправился вместе с нашей армией на равнины Илирии, где впоследствии погиб наш король Эвандар.

Вокруг тогда царил полный хаос. Гальбаторикс был занят укреплением собственной власти, гномы отступили, на юго-западе шли сплошные бои – там люди подняли мятеж и сражались за создание государства Сурда. Ну, а мы, эльфы, только что потеряли своего короля. Ведомый жаждой мести, Бром воспользовался всеобщей неразберихой в своих целях. Он собрал вместе тех, кто был сослан, освободил кое-кого из темниц и создал первые отряды варденов. Несколько лет он руководил ими, затем передал свой пост другому, мечтая довести до конца задуманное: уничтожить Морзана. И ему это удалось: он лично убил троих Проклятых, включая Морзана, и считался виновным в смерти еще пятерых. Брому в жизни выпало мало счастья, но он был хорошим Всадником и хорошим человеком, и я горжусь тем, что знал его.

– Я никогда не слышал, чтобы его имя упоминали в связи с гибелью Проклятых, – заметил Эрагон.

– Гальбаторикс не хотел предавать огласке имя того, кто оказался способен победить его «непобедимых» слуг. Ведь все считают его неуязвимым, хотя на самом деле это далеко не так.

Так Эрагону в очередной раз пришлось пересматривать свое отношение к Брому. Сперва он считал его простым деревенским сказителем, который во время их странствий вдруг превратился в воина, владеющего к тому же магическим искусством. Перед смертью Бром открыл свое истинное лицо – оказался Всадником. А теперь выясняется, что он, собственно, и создал варденов, был их вождем и сам убил немало Проклятых, в том числе и Морзана. «Неужели все это один и тот же человек?» – думал Эрагон. Иногда ему казалось, что совсем и не знал Брома, и было безумно жаль, что им так и не удалось хоть раз как следует поговорить обо всем.

– Да, он был хорошим человеком, – сказал он.

Посмотрев в одно из округлых окон, выходивших на край утеса и на залитую солнцем поляну Эрагон увидел Сапфиру и с интересом заметил, как необычно она ведет себя с Глаэдром: она казалась одновременно застенчивой и игривой; то изящно поворачивалась и начинала что-то рассматривать на поляне, то, шелестя крыльями, потихоньку подбиралась к большому дракону, покачивая головой и виляя хвостом, словно охотилась на оленя. Она напоминала Эрагону котенка, который пытается заигрывать со старым котом. Впрочем, Глаэдр оставался равнодушен ко всем ее заигрываниям.

«Сапфира, – окликнул ее мысленно Эрагон. Она не ответила, хотя явно его слышала. – Сапфира, ответь мне!»

«Ну что?»

«Я понимаю, ты возбуждена знакомством, но все же перестань, пожалуйста, вести себя, как полная дура!»

«Ты и сам не раз вел себя, как полный дурак!» – не осталась в долгу дракониха.

Эрагон остолбенел. Такое частенько можно услышать, когда ссорятся люди, но он никогда не думал, что дракон может ответить так сварливо. Наконец он пробормотал:

«При чем тут я? От этих слов твое поведение лучше уж точно не станет!»

Сапфира что-то проворчала и закрыла от него свои мысли, хотя он по-прежнему чувствовал ту тонкую нить, что неразрывно связывала их души.

Эрагон вздохнул и вдруг заметил, что серые глаза Оромиса смотрят на него тяжело и пристально. Нет сомнений, старый эльф понял все, что они с Сапфирой сказали друг другу. Эрагон заставил себя непринужденно улыбнуться и, махнув рукой в сторону Сапфиры, сказал:

– Я никогда не могу предугадать, что она собирается сделать! Чем больше я узнаю о ней, тем сильнее осознаю, сколь мы различны.

И Оромис весьма разумно заметил: