На голой вершине кряжа как раз показалось несколько всадников, однако они были далеко и при виде людей Жослена обратились в бегство. Жослен решил, что это коредоры: все знали, что разбойники выслеживают англичан в расчете на назначенную графом за любого плененного лучника щедрую награду. По мнению же самого Жослена, единственной наградой, действительно полагавшейся любому коредору, была виселица.
К тому времени, когда Жослен добрался до гребня, коредоры исчезли. Сверху была хорошо видна почти вся долина: на севере город Массюб и ведущая на юг, к высоким Пиренеям, дорога. Столб дыма был уже совсем рядом, но деревню, в которую ворвались англичане, заслоняли деревья, и Жослен велел отцу Руберу ехать вперед. Правда, не одному, а под защитой двоих ратников.
Жослен и остальные его люди уже почти спустились на дно долины к тому времени, когда доминиканец наконец вернулся. Отец Рубер был взволнован.
– Они не видели нас, – сообщил он, – и не могут знать, что мы здесь.
– Ты уверен в этом? – требовательно спросил Жослен.
Монах кивнул. Его сдержанность вдруг уступила место невесть откуда взявшемуся боевому воодушевлению.
– Дорога в деревню проходит через рощу, монсеньор, и с обеих сторон ее закрывают деревья. Они расступаются только в ста шагах от реки, около брода. Там мелко. Мы видели, как несколько человек несли в деревню каштановые колья.
– Англичане не мешали им?
– Англичане, монсеньор, раскапывают в деревне старый могильник. Их, по всей видимости, не более дюжины. Деревня расположена в ста шагах за бродом.
Отец Рубер был горд этим обстоятельным, точным донесением, которого не постыдился бы и сам Вегеций.
– Ты можешь подойти к деревне на расстояние в пределах двух сотен шагов, спокойно вооружиться и атаковать, – заключил он.
Это был на самом деле впечатляющий доклад, и Жослен посмотрел вопросительно на двоих своих ратников, которые кивнули в знак подтверждения. Один из них, парижанин по имени Виллесиль, ухмыльнулся.
– Они просто напрашиваются, чтобы их перерезали, – сказал он.
– Лучники? – спросил Жослен.
– Мы видели двоих, – ответил Виллесиль.
Но самую важную новость отец Рубер приберег напоследок.
– С ними там нищенствующая.
– Та девка-еретичка?
– Сам Бог привел нас сюда! – возликовал доминиканец.
– Итак, отец Рубер? – Жослен улыбнулся. – Что ты нам посоветуешь?
– Атаковать! – заявил монах. – Атаковать! Господь дарует нам победу!
Хотя священник был по натуре человеком осторожным, но ненависть к ускользнувшей от справедливой кары еретичке пробудила в нем воинственное настроение.
Подъехав к опушке леса на краю долины, Жослен убедился, что все обстоит так, как сказал доминиканец. Находившиеся за рекой англичане, явно не подозревая о присутствии врага, не выставили на спускавшейся с кряжа дороге ни единого караульного и все вместе занимались раскопкой холма; в центре деревни Жослен заметил не более десяти бойцов, не считая девицы.
Он быстро спешился, дал оруженосцу проверить и закрепить все застежки доспехов, после чего снова сел в седло и надел свой большой турнирный шлем с пышным желто-красным плюмажем, кожаным подшлемником и крестообразными прорезями для глаз. Продев левую руку в петли щита, Жослен проверил, легко ли выходит меч из ножен, и наклонился за копьем. Сделанное из ясеня, оно достигало шестнадцати футов в длину и было выкрашено по спирали желтой и красной краской в цвета его ленного владения Безье. Такими копьями он выбивал из седла лучших турнирных бойцов Европы, а ныне его копье послужит Божьему делу. Люди Жослена разобрали из связок собственные копья, по большей части раскрашенные в цвета Бера, оранжевый и белый. Копья эти имели длину от тринадцати до четырнадцати футов, ибо мало кто обладал силой, позволяющей использовать столь длинное и тяжелое оружие, как турнирное копье графского племянника. Оруженосцы обнажили мечи и опустили забрала, уменьшив мир до ярких прорезей солнечного света. Конь Жослена, предчувствуя битву, нетерпеливо бил копытом. Все было готово. Беззаботные, самоуверенные англичане так и не заподозрили угрозы, а Жослен наконец-то был спущен дядюшкой с поводка.
Ратники плотно сгруппировались по обе стороны от него, и молодой рыцарь, в голове которого еще звучала молитва отца Рубера, подал сигнал к атаке.