На этой мысли я всё-таки толкнула створку, перешагнула порог и едва не споткнулась, увидев, перед собой закрытую медицинскую капсулу. Едва передвигая ноги, подошла ближе, приложила пальцы к прозрачной стеклянной крышке и замерла, глядя на неподвижно лежащего в ней молодого мужчину.
Лёша был без сознания. А может и просто спал? Но сейчас, находясь так близко к нему, я очень хорошо ощущала, как он ослаблен, но постепенно восстанавливается. И лишь осознав, что он здесь, что ему больше ничего не угрожает, смогла вдохнуть с облегчением.
Лежащий за толстым стеклом молодой мужчина выглядел спокойным и безмятежным. Его лицо стало более угловатым, худым, под глазами залегли тени. Тёмные волосы — гораздо темнее, чем у меня — отросли настолько, что их легко получилось бы собрать в небольшой хвостик.
Сейчас на нём не было одежды и, опустив взгляд от лица Лёшки, я с ужасом уставилась на его грудную клетку, где справа на бледной коже ярким пятном выделялась большая рана. Нет, это не было отверстием от пули или ранением колющим предметом. Такая жуть больше напоминала загноившуюся болячку. Выглядела она страшно, а этот умный аппарат, который мы именовали медицинской капсулой, почему-то пока ничего не делал для её лечения.
— Нагулялась?
Прозвучавший в тишине палаты голос Дариса заставил меня вздрогнуть. Я обернулась, ища его взглядом, и только хмыкнула, увидев Риса на стоящей рядом с капсулой больничной кровати. Он лежал, закинув руки за голову и, кажется, до моего появления попросту отсыпался.
— Что? — спросила, мгновенно забыв, о чём он меня спросил.
— Нагулялась, спрашиваю? — снова поинтересовался Дарис. — На видеокамерах успела засветиться?
— Думаю, что осталась для них незамеченной, — ответила, глядя на него с улыбкой.
Удивительно, мы не виделись меньше суток, а я уже успела соскучиться. С трудом заставив себя отойти от Лёши, я обошла больничную капсулу и присела на край постели Риса. Он сразу поймал мою руку и переплёл наши пальцы.
— Зачем уходила? Почему ничего мне не сказала? — спросил Рис, глядя в глаза, да только сейчас никакого воздействия не ощущалось. Полагаю, ему был важен мой ответ — настоящий, не искривлённый чужим вмешательством.
— Хотела проветриться, подумать, — проговорила, не отводя взгляда. — Весело покаталась на автобусах, — добавила, желая хоть немного разрядить обстановку.
— Откуда взяла деньги на билеты? У тебя ведь не было наличных, — чуть прищурившись, спросил он и сам же предположил: — Ты бы не стала красть. Тебе бы совесть не позволила. Значит, что-то продала. Вопрос: что?
— Прости, — виновато вздохнув, я отвела взгляд в сторону.
Он же только зло ухмыльнулся и выпустил мою ладонь. Повисла пара: долгая, неприятная. Тяжёлая. Я чувствовала свою вину перед Рисом, но понятия не имела, что теперь говорить. Как оправдываться? Ведь он прекрасно знал, что из всех возможных ценностей у меня были только те самые серьги — его подарок. Подарок… с которым я так легко рассталась при первой же возможности.
Рис молчал, уставившись в потолок. На меня больше не смотрел, хмурился, и вообще всем своим видом выражал обиду. И если бы у нас с ним были нормальные романтические отношения, это стало бы поводом для размолвки, долгих обид, но в нашем случае всё обстояло иначе. Мы не были парой — увы, проведённая вместе ночь не смогла ничего изменить. Я относилась к Дарису, как другу — лучшему, любимому, единственному, очень дорогому сердцу, но всё же только другу. Да и он явно не испытывал ко мне каких-то сильных чувств. Между нами была сильная взаимная симпатия, нам было приятно проводить вместе время, и до сегодняшнего дня я считала, что этого достаточно. Но один разговор с Гаем умудрился снова перевернуть моё восприятие жизни с ног на голову.
Нет, я не поверила его обвинениям в адрес Риса, не могла даже допустить мысли, что этот парень был способен так просто меня убить. Но неожиданно для себя осознала всю разницу между моим отношением к двум этим мужчинам. Признаться честно, рядом с Дарисом мне было просто комфортно, легко и удобно… без каких-либо эмоциональных всплесков, в то время как рядом с Алишером я испытывала такие сильные эмоции, что начинала бояться саму себя. И пусть с Эргаем нас разделяла пропасть, преодолеть которую вряд ли когда-то получится, но и довольствоваться фальшивыми отношениями я больше не собиралась.
Есть старая поговорка про синицу и журавля. В ней, кажется, говорится, что лучше синица в руке, чем журавль в небе. Но я не хотела синицу. Не потому что она плохая, а потому что — не моя, не для меня. Да, журавль высоко в небе, до него не дотянуться, его не поймать, но… пусть лучше так. Пусть лучше я останусь без ничего, чем с чем-то, что мне не по сердцу.
— Слушай, Рис, — начала, присев удобнее. — Ну, хочешь, я поеду и выкуплю обратно эти серьги? Но скажи, как бы ты поступил на моём месте? Если бы тебе срочно понадобилось уйти, а денег не было?
Он странно улыбнулся, но ответил, всё так же глядя в потолок:
— Продал бы побрякушки.
— Так и почему меня обвиняешь?
— Ну, ты же не я.