– Уверен! Я слушаю, слушаю, а потом задаю вопрос о совершенно постороннем предмете – и куда девается апломб храброго мосье? Вы не наблюдательны, Гастингс.
– Мне показалось, что известие о смерти Карлотты Адамс вызвало у него неподдельный ужас.
– Как знать...
– Интересно, почему он рассказывал о событиях того вечера с таким цинизмом? Считал, что это остроумно?
– Возможно. У вас, англичан, вообще своеобразные представления о юморе. Но не исключено, что он делал это намеренно. Если факты скрывать, они вызовут удвоенное подозрение. Если о них громогласно сообщить, то им могут придать меньшее значение, чем они того заслуживают.
– Например, его ссора с дядей?
– Совершенно верно. Он знает, что о ней рано или поздно станет известно, и сам спешит оповестить нас о ней.
– Он не так глуп, как кажется.
– Он совсем неглуп! И когда дает себе труд раскинуть мозгами, они у него отлично работают. Он понимает, в каком очутился положении, и, как я уже сказал, спешит выложить свои карты. Вы играете в бридж, Гастингс. Скажите, в каком случае так поступают?
– Вы сами играете в бридж, – усмехнулся я, – и знаете, что игрок поступает так, когда все взятки его и он хочет сэкономить время и скорей перейти к следующей раздаче.
– Совершенно верно,
– Значит, вы думаете...
– Я думаю, Гастингс, что чрезмерная бравада подозрительна. И еще я думаю, что нам пора ужинать.
– Куда?
– Сначала – ужин, Гастингс. И пока нам не подадут кофе, мы даже думать не будем об этом деле. Когда человек ест, мозг должен служить желудку.
И Пуаро сдержал свое слово. Мы отправились в маленький ресторанчик в Сохо, где его хорошо знали, и превосходно отужинали омлетом, камбалой, цыпленком и ромовой бабой, к которой Пуаро питал особую слабость.
Когда мы приступили к кофе, Пуаро дружески улыбнулся мне.
– Дорогой Гастингс, – сказал он. – Я завишу от вас гораздо больше, чем вы полагаете.
Признаюсь, его неожиданные слова смутили и обрадовали меня. Он никогда не говорил мне ничего подобного прежде. Иногда, в глубине души, я чувствовал себя уязвленным, потому что он делал все, чтобы поставить под сомнение мои умственные способности.
И хотя я был далек от мысли, что его собственные способности начали потихоньку угасать, мне вдруг пришло в голову, что моя помощь действительно нужна ему больше, чем ему казалось раньше.
– Да, – мечтательно продолжал он, – вы сами не сознаете, как это получается, но вы все чаще и чаще подсказываете мне правильный путь.
Я боялся верить своим ушам.
– Ну что вы, Пуаро, – пробормотал я. – Мне очень лестно... Вероятно, я так или иначе научился чему-то от вас...
Он отрицательно покачал головой.
–
– Как? – изумленно спросил я.
– Не удивляйтесь. Все правильно. Никто ни у кого не должен учиться. Каждый человек должен развивать до предела свои возможности, а не копировать кого-то другого. Я не хочу, чтобы вы стали ухудшенным Пуаро. Я хочу, чтобы вы были непревзойденным Гастингсом! Впрочем, вы и есть непревзойденный Гастингс. Вы классически, совершенно нормальны.
– Нормален? Надеюсь, что да, – сказал я.
– Нет-нет, я о другом. Вы изумительно уравновешенны. Вы – само здравомыслие. Понимаете, что это для меня значит? Когда преступник замышляет преступление, он непременно хочет обмануть. Кого же? Некоего нормального человека, образ которого имеется у него в голове. Возможно, такого существа вовсе нет в природе, и это математическая абстракция. Но вы приближаетесь к ней настолько близко, насколько это возможно. Бывают моменты, когда на вас нисходит вдохновение, когда вы поднимаетесь выше нормального уровня, моменты – надеюсь, вы поймете меня правильно, – когда вы спускаетесь в самые таинственные глубины глупости, но в целом вы поразительно нормальны. В чем здесь моя выгода? Да в том, что в ваших мыслях я, как в зеркале, вижу то, во что преступник хочет заставить меня поверить. Это невероятно помогает мне и дает интереснейшие идеи.
Не могу сказать, чтобы я хорошо его понял. Мне показалось, что в его словах было мало лестного. Но, как бы то ни было, он поспешил рассеять мои сомнения.