– А Ренделлы?
– Он доктор, да? Про них она, кажется, ничего особенного не говорила.
– А Везерби?
– О них помню. – Джеймс Бентли был явно доволен собой. – «Все ей вынь да положь, вечно с какими-то дурацкими прихотями» – вот что она говорила. А про него: «Никогда слова не дождешься, ни доброго, ни грубого. – Он помолчал. – «Счастье в этом доме и не ночевало» – так она говорила.
Эркюль Пуаро поднял голову. На секунду в голосе Джеймса Бентли зазвучали нотки, каких Пуаро раньше не слышал. Бентли не просто послушно повторял то, что диктовала ему память. На какой-то короткий миг его мозг вышел из состояния апатии. Джеймс Бентли думал о Хантер-Клоуз, о жизни в этом доме, о счастье, которое там и не ночевало. Джеймс Бентли, казалось, словно пробудился от тяжелого сна.
Пуаро мягко спросил:
– Вы их знаете? Мать? Отца? Дочь?
– Не очень. И то благодаря силихем-терьеру. Собака попала в капкан. Хозяйка не могла ей помочь. Я ее вызволил.
В голосе Бентли опять прозвучали новые интонации. «Я ее вызволил». В этих словах пусть слабым отзвуком, но все-таки слышалась гордость.
Пуаро вспомнил, что поведала ему миссис Оливер о своем разговоре с Дейрдре Хендерсон.
И негромко произнес:
– А с хозяйкой собаки вы говорили?
– Да. Она... рассказала мне, что ее мать очень страдает. Она свою мать очень любит.
– А вы рассказали ей про вашу маму?
– Да, – просто ответил Джеймс Бентли.
Пуаро молчал. Он ждал.
– Жизнь очень жестокая штука, – сказал Джеймс Бентли. – И очень несправедливая. На долю некоторых совсем не достается счастья.
– Возможно, – уклончиво заметил Эркюль Пуаро.
– Не думаю, что она очень счастлива. Мисс Везерби.
– Хендерсон.
– Ах да. Она сказала, что у нее отчим.
– Дейрдре Хендерсон, – сказал Пуаро. – Печальная Дейрдре. Красивое имя – только сама девушка некрасивая, на мой взгляд.
Джеймс Бентли вспыхнул.
– А
ГЛАВА 19
– Ты слушай, что я тебе говорю, – наставляла миссис Свитиман.
Эдна шмыгнула носом. Она уже давно внимала миссис Свитиман. И этот бесполезный разговор шел не по первому кругу. Миссис Свитиман перепевала одно и то же на разные лады, а иногда повторяла себя дословно. Эдна же шмыгала носом, изредка бормотала что-то невнятное, и ее реальный вклад в этот разговор был вот какой: во-первых, не может она, и все тут! Во-вторых, отец с нее шкуру спустит, если узнает.
– Может, и спустит, – согласилась миссис Свитиман. – Но убийство – это убийство, и ты не имеешь права скрывать то, что видела.
Эдна шмыгнула носом.
– Тебе давно полагалось бы...
Миссис Свитиман оборвала себя на полуслове, чтобы обслужить миссис Везерби, пришедшую купить вязальные спицы и очередную унцию шерсти.
– Что-то вас давно не видно, мадам, – бодрым голосом приветствовала гостью миссис Свитиман.
– Мне в последнее время все как-то нездоровится, – пожаловалась миссис Везерби. – Сердце шалит. – Она тяжело вздохнула. – Приходится много лежать.
– Я слышала, вы взяли новую работницу, – сказала миссис Свитиман. – Шерсть светлая, поэтому спицы лучше взять темные.
– Да, верно. Она довольно толковая и готовит неплохо, но манеры... А внешность! Волосы покрашены, нелепые джемпера в обтяжку.
– Увы, – поддержала ее миссис Свитиман. – Искусству прислуживать девушек в наши дни никто не обучает. Моя мама ходила в люди с тринадцати лет, каждое утро поднималась без четверти пять. Она дослужилась до старшей горничной, у нее в подчинении были три девушки. И она выучила их на славу. А сейчас времена не те. Девушек нынче не готовят – им просто дают образование, вон как Эдне.
Обе женщины взглянули на Эдну – та стояла, облокотившись на почтовый прилавок, шмыгала носом и безмятежно посасывала леденец. Если она и являла собой образец образованности, то системе образования это никак не делало чести.
– Какая ужасная история с миссис Апворд, правда? – подбросила тему миссис Свитиман, пока миссис Везерби выбирала среди разноцветных спиц нужную ей пару.
– Кошмарная, – согласилась миссис Везерби. – Мне даже боялись сказать. А когда сказали, у меня началось жуткое сердцебиение. Я такая чувствительная.
– Для всех нас это было жуткое потрясение, – вздохнула миссис Свитиман. – На молодого мистера Апворда было страшно смотреть. Эта дама-писательница не отходила от него ни на шаг, пока не приехал доктор и не дал ему утоляющее или как там его. Ночевать он уехал в Лонг-Медоуз, там решил и пожить какое-то время, возвращаться в коттедж не захотел, и я его вполне понимаю. Джанет Грум, та уехала домой к племяннице, а ключи взяла себе полиция. А дама, что пишет книги про убийства, вернулась в Лондон, но приедет сюда, когда начнется следствие.
Всю эту информацию миссис Свитиман выдала с большим наслаждением. Она гордилась тем, что всегда хорошо осведомлена. Не исключено, что миссис Везерби потому и решила обзавестись новыми спицами, что сгорала от желания узнать подробности. Она расплатилась.