Ермак

— Я несказанно рад тебе и твоей мудрости. Славен сибирский хан! Во всей вселенной я знаю двух могучих властителей: русского царя и сибирского хана. Бью ему челом и очень кручинюсь, что не довелось побывать у него в Искере и воздать ему хвалу. Ныне на Русь собираюсь плыть и расскажу там о силе хана и мудрости его мурз. Я не богат, но прими от щедрот наших!

Казаки по приказу Ермака выложили перед Кутугаем ценные дары: добрые бобровые шубы, связки соболей и сукна.

— Бери и будь здрав! — поклонился атаман. — Плыли в одно место, а попали в другое. Чую, беспокойство учинили, на том пусть хан простит. А ему — мой дар! — Ермак вымахнул из ножен клинок и вручил мурзаку. Тот вспыхнул от дива: под лучами солнца, упавшими на узорчатую грань стали, на булате сверкнули тысячи крошечных молний.

Сердце Кутугая не выдержало: безразличие и надменность словно вихрем сдуло с его лица.

— Хан будет рад такому поминку. Я успокою его…

Дары уложили в короб и поставили перед Кутугаем, а сами стали сбираться в дорогу. На стругах подняли паруса, и они надулись под упругим ветром. На носу ладьи стоял Ермак и махал шапкой Кугугаю..

2

В Искере хана Кучума встревожили недобрые слухи. Прибежавшие с Туры рассказывали разно, но можно ли верить им? Кстати подоспел в становище Кутугай. Он въехал в Искер важно, в дорогом халате, на арабском коне. У ханского шатра он сошел с седла и пополз к ханскому трону. За ним слуги внесли короб, и Кутугай, уткнув бороду в прах у ног хана, возопил:

— Солнце наше, согревающее сердце своих рабов, великий хан, я прибыл издалека. Прими дары и выслушай меня.

Кучум спокойно ответил:

— Я ждал тебя, мой слуга. Говори!

— Вот клинок, который прислал тебе торговый гость из Руси.

Хан взял булат и воспаленными глазами уставился в него. С минуту он сосредоточенно смотрел на клинок, потом взмахнул им. Приближенные восхищенно воскликнули:

— О чудо! Но не знак ли это войны?

Кутугай горделиво поднял голову:

— Нет! Щедрый и умный русский гость смиренно кладет к ногам хана свое оружие. Он просил доброй дороги и сейчас спешит на Русь.

Кучум прижал булат к сердцу.

— Этот дар напоминает мне юность! Кто смеет прийти сюда с оружием? — самоуверенно сказал хан и, протянув руку, положил ее на плечо Кутугая.

— Аллах не оставит твоего усердия!

Мурзы завидовали Кутугаю, но они не знали душевных треволнений хана. Кучум, хотя и виду не подал, но не верил в сообщение сборщика ясака.

Когда придворные мурзы удалились из шатра, он решил:

«Надо слать гонцов по улусам и сзывать воинов. Этот русский пришелец силен и лукав…»

3

С каждым шагом берега становились оживленнее. Конные татары, не скрываясь, скакали по берегу рядом со стругами.

— Аман-ба, русский смерть ищет! — задираясь и сверкая острыми зубами, кричали наездники.

— Эгей, она у тебя за плечами, гляди! — звонко отзывался Иванко Кольцо, стоя на носу ладьи. — А у меня она эвон где! — взмахнув клинком, показывал он. — Враз благословлю!

— Эй, донгуз, наш абыз помолится, и конец тебе!

— Абыз свиное ухо обгрыз! — схватившись за бока, хохотал Иванко.

В ответ оперенная стрела сбила шелом у Кольцо. Иванко хвать пищаль, поднес к ней огонек, и, будь ласков, татарин протянул ноги. Но не бежали сейчас прочь другие и не дивились больше на невидимые стрелы. В ответ пускали сотни остро отточенных стрел. Лихо доводилось!

Солнечным утром раздалась Тура, блеснули воды Тобола. Здесь и подстерегали татары. Шесть князьков с ордами поджидали Ермака Трое из них вели всю рать: Кашкара, Варвара и Майтмас. Все они были дородные, с бронзовыми лицами, и властные. Не скрываясь, на устье реки поставили шатры и приглядывались к стругам.

Ермак хорошо видел этих князьков. «Не такие ли на Русь водили свои орды? Вот и кони их, невысокие, с широкой грудью и тяжелыми копытами. Не на таких ли эти безжалостные мурзаки топтали русские поля и плетью хлестали полонянок?»

От берега оторвался челн и поплыл наперерез стругам. В нем стоял татарин в пестром халате и махал рукой. Ермак хмуро посмотрел на посланца:

— Допустить!

Глаза вороватые, сам хилый, согнулся и руку к сердцу прижал, заговорил быстро, захлебываясь. Толмач стал переводить речь, но атаман сказал:

— По-татарски и сам знаю.

— Я ничтожный слуга Варвары, послан к тебе, — продолжал татарин. — Повелел тебе господин выйти на берег и просить у него милости. На Русь живым отпустит и выкуп не возьмет. Великий и всемогущий аллах наградил моего господина властью и силой. Видишь, сколько войска собралось у него. Куда пойдешь, что сделаешь? Хочешь жить, проси пощады, целуй сапог моего господина.

Глаза Ермака потемнели. Усмехаясь, он ответил татарину:

— Опоздал твой мурзак на долгие годы. Пусть бьет челом нам, — Русь сюда прешла, и земли, леса, воды станут тут для вогуличей и осгяков вольными. Не ведает твой мурзак, что говорит. У нас на Руси таков обычай — никто и никому не лижет сапог. А кто и лижет по своей трусости и подлости, того народ не чтит и зовет срамным словом.

Ермак говорил медленно и спокойно, не спуская глаз с посланца.