Ермак

На переднем струге, под парусом, стоит кудрявый детина с густой смоляной бородой. Он протягивает в направлении купецкого судна руку и что-то кричит. Легкий речной ветер доносит глухой рев голосов и свист. Струги полным-полны ватажниками. У Ядрея на лбу выступил холодный, липкий пот.

— Братцы, не выдавай! Ермошка, топор мне!

Из стругов уже лезли станичники. Багры крепко вгрызлись в борта. Высокий казак с кистенем подбежал проворно к вопящему приказчику и хлестнул его в темя. И не пикнул Ермошка, — вытянулся насмерть. А казак кричал:

— Батько, одного угомонил!

Ермак перебрался через борт, и вот он, как чугунный, крепко расставив ноги, стоит перед пищальниками:

— Ну, что удумали? За купца биться станете или жизни надо? — усмешка блеснула в курчавой бороде.

Старшой пищальник ответил за всю охрану:

— Жизни нам!

— Коли так, складывай пищали да сходи на берег!

— Разбойники! — завопил купец. — На трудовое позарились! Не дам, не пущу!

— А мы и спрашивать не станем! — с насмешкой сказал ему Ивашка Кольцо и перехватил топор. — Браты, кунай его в воду!

Повольники скрутили купцу руки и подвели к Ермаку. Атаман нахмурился, глянул на Ядрея.

— Чего вопил?

У купца перехватило дыхание: по глазам Ермака угадал он свою судьбу и сразу опустился на колени.

— Батюшка, половину добра бери, а другую мне оставь, — взмолился Ядрей.

Ермак усмехнулся:

— Жигули, купец, еще не минул. Там вторую половину возьмут. От хлопот тебя избавим…

— Душегубы! — рванулся купец и бросился на Ермака. Могучий кулак опустился на голову Ядрея.

— Кончай да грузи тюки! — крикнул повольникам атаман.

Купца схватили и, раскачав барахтающееся цепкое тело, бросили в самую крутоверть.

— Помяни, господи, его душу! — крикнул вдогонку Богдашка Брязга и побежал к трюму. Сорвали замок и стали вытаскивать товары и грузить на ладьи.

Бурлаки сидели на сыром песке и, понурив головы, ждали своей участи.

— А с нами как, атаман? — спросил у Ермака гусак ватаги.

— Выдать им бочку меду, да куль муки, да на рубахи, и пусть уходят подале от беды! — распорядился Ермак и стал поторапливать казаков…

Опустились сумерки. На реке опустело. У берега запылал костер, бурлаки черпаком по кругу распивали мед.

Волга покрылась мраком, в котором слышался плеск волн. Шумели темные леса. Бурлаки захмелели и завели веселую:

Ночуй, ночуй, Дунюшка,Ах, да ночуй, любушка.Ты ночуешь у меня,Подарю, дружок, сережки я…

А в это время повольники вернулись в стан. Ермак поднялся на крутоярье и вдалеке во тьме увидел пламя: горело подожженное купецкое судно, удалявшееся в низовье…

6

Василисе снился сладкий сон. Вывезли из набега повольники богатств видимо-невидимо. Ермак сам надел ей на шею жемчужное ожерелье и сказал: «Носи на счастье, радость моя!».

Проснулась и сладко потянулась: в большом креп ком теле все ликовало. Вышла из шалаша, предрассветный ветерок рябил волжскую воду, соловушки допевали свои песни, а неугомонные коростели поскрипывали в густых травах, Облака засветились нежным сиянием: за Волгой, на дальнем степном окоеме, блеснула кромочка восходящего солнца.

Казачьи струги стояли на причалах, за густыми зарослями ракитника, и тут же на лужайке дымился костер, а подле него повольники дуванили добычу. Рядом с огнем сидел Ермак, освещенный восходом, и в утренней тиши до Василисы порою доносился его голос.

Она соскочила с камня и упругой походкой поспешила к кринице умываться. Прошло немного времени, и в становище запылали костры, забурлила-закипела вода в чугунах с наваристой стерлядью..

Скоро казаки уселись у больших котлов и принялись жадно хлебать стерляжью уху. Насыщались и хвалили Василису. А она краснела, замирала и подкладывала Ермаку лучшие куски.

Атаман был всем доволен, весело поглядывал на казаков и ладную хозяйку. Не скрывал он, что Василиса» нравилась ему, — и лицом, и добрым нравом, и умением хозяйничать.

Яков взглянул на атамана и с хитрецой спросил:

— Для кого же ты выдуванил свой жар-цвет?

Атаман улыбнулся, встал и, развернув холст, вынул оттуда платок. Он распахнул его, и под солнцем вспыхнуло жар-пламя. Оно трепетало, переливалось яркими нежными цветами и тешило глаз.

— Василиса, поди сюда! — поманил повольницу Ермак, и когда она, замирая от сладкого предчувствия, робко подошла, накинул ей на плечи дивный платок:

— Носи на радость всем нам, краса-хозяюшка!

Баба обомлела, прижала к груди дарунок.

— Ахти, радость!

Глаза ее залучились, и в них светилось столько счастья и преданной любви, что брат с удивлением спросил:

— Ты что так, ровно красна девица?

Ермак ласково и чуть с усмешкой следил за Василисой.

Рдея от нахлынувших чувств, повольница все еще стояла и прижимала платок, когда распахнулся полог и из шалаша вышла Клава. Казачка слышала все от слова до слова, и жгучая ревность жгла ее огнем. Бесстыдно вихляя бедрами, прошла она к огнищу и, через силу улыбаясь, проговорила:

— Ну и станичники, от старой бабы разомлели!