Ермак

Сибирская экспедиция оказалась по плечу лишь очень крепким физически людям. Среди уцелевших соратников Ермака многие дожили до глубокой старости. Незавидной была судьба тех, кто не мог больше служить. Они искали успокоения в монастыре. Местный архимандрит доносил властям, что в его обители «стригутца все служилые люди: увечные, раненые и которые очьими обнищали, за убожество, иные и без вкладу стриглись, еще (из) ермаковых казаков постриженники лет во сто и больши…».

Киприан обратил внимание на бедственное положение ермаковцев, и местному воеводе волей-неволей пришлось проявить о них заботу. Он испросил в Москве разрешение на учреждение богадельни в Тобольске для престарелых служилых людей, которые служили «в Сибири лет по сорок и больше с сибирского взятия, и на боех ранены и за старость и за увечье от… службы отставлены и волочатца меж двор, помирают голодною смертью». Ходатайство воеводы было удовлетворено, и кормившиеся нищенством престарелые казаки получили кусок хлеба и кров над головой.

Соратники Ермака помоложе достигли больших успехов в службе. Иван Александров и Гаврила Ильин числились в атаманах, другие служили пятидесятниками в сотне «старых» казаков.

Киприан велел разыскать ветеранов, где только можно, и расспросить их о «сибирском взятии». В конце концов казаки явились на подворье к архиепископу и «принесоша к нему списки, како они прийдоша в Сибирь и где у них с погаными агаряны были бои и кого из них именем атаманов и казаков побиша». Так появились в Тобольске записи воспоминаний участников сибирского похода. Прошло сорок лет со времени похода Ермака, и нет ничего удивительного в том, что в казачьих сказах обнаружились все приметы фольклора. Сказы имели зачин, весьма характерный для былин и исторических песен. «Не от славных муж, не от царьского повеления воевод, — читаем в синодике, — …но от простых людей избра и вооружи… славою и ратоборьством и вольностию атамана Ермака Тимофеевича сына… со единомысленою и с предоброю дружиною храбрствовавшею». Ермак стал легендой, и в воспоминаниях о нем звучали эпические ноты.

Соратники Ермака, хорошо знавшие его, были весьма далеки от того, чтобы представить его в образе христианского подвижника. Поэтому духовенству пришлось подвергнуть «списки» их речей основательной переработке. Былинный зачин воспоминаний о Ермаке оказался безнадежно испорчен вставками житийного содержания. Между словами — «не от славных муж, но от простых людей» — появилось обширное рассуждение о том, что Бог избрал Ермака «очистити место святыни и победити бесерменскаго царя Кучюма и разорити их богомерзские капища».

Ветераны добросовестно старались припомнить все, что произошло с ними, но многое оказалось позабытым. По временам старые казаки затевали шумный спор. Больше всего спорили о судьбе есаула Брязги. Одни говорили, что есаул вместе с товарищами Окулом и Карчигой погиб на Абалаке в дни зимней рыбалки. Другие же считали, что Брязга и те же самые казаки пали в первом бою при взятии столицы Кучума.

Сколько архиепископские люди ни старались добиться истины, им так и не удалось примирить разноречивые свидетельства. Махнув рукой, они дважды записали в синодик Брязгу и его сотоварищей. Вышел курьез. Казаки как бы дважды гибли за православие. За смерть в бою им пели «вечную память большую», за повторную погибель на рыбалке — «память малую».

Книжники пытались придать синодику летописную форму. Но тут они столкнулись с наибольшими трудностями. Ветераны руководствовались несложной схемой. Главные вехи похода были связаны в их сознании с погибелью любимых атаманов. Каждый будто бы погиб «в свое лето». В первое лето «сибирского взятия» погиб Брязга, во второе — Пан, в третье — Кольцо, в четвертое — Ермак. Схема имела видимый недостаток: ермаковцы провели в Сибири всего лишь три, а не четыре лета.

Книжники пытались выяснить у казаков, в каком году те взяли Сибирь. Но тут они потерпели полную неудачу. В средние века простой люд никогда не заглядывал в календарь. Многие не знали даже года своего рождения: активная жизнедеятельность человека продолжалась до тех пор, пока его не покидали силы. Точный возраст сам по себе не имел никакого значения. Человек вел счет не по годам, а по запоминавшимся ему событиям.

Для ермаковцев таким событием было прежде всего «сибирское взятие». На все расспросы Киприана они отвечали, что служат службу в Сибири сорок лет «с сибирского взятия». Поскольку Киприан прибыл в Тобольск в 7129 (1621) году (счет времени вели от Сотворения мира), летописец рассчитал, что «сибирское взятие» имело место сорока годами ранее, или в 7089 году. Указанный год начинался 1 сентября 1580 года и заканчивался 31 августа 1581 года.

Казаки явно округляли время своей службы. В начале 30-х годов XVII века те же самые люди писали, что служат царю «в Сибири в Тобольске от Ермакова взятия лет по сороку и по пятидесяти». Иначе говоря, их хронологические расчеты носили самый приблизительный характер.

Тем не менее приблизительно вычисленный год принят был всеми последующими тобольскими летописцами.