Эрнест Хемингуэй

ТЕНОР: Реальная Дафф сдружилась с семьей Хемингуэя, часто бывала у них, любила играть с сыном. Хедли потом вспоминала ее заразительный смех, ее очаровательные манеры. После нескольких бокалов вина в ее речи могли проскакивать крепкие словечки, но даже они произносились тем легким тоном, который снимал налет грубости. Кроме того, она придерживалась своих правил поведения и на чужих мужей не покушалась. Хемингуэй был за рамками кода — она выбрала для нового романа Гарольда Лойба и уехала с ним на две недели в Испанию.

БАС: Бедный Лойб! Думал ли он, что эта поездка вызовет такую бешеную ревность в обожаемом им писателе и что на него обрушится месть длиною в двести страниц! В “Фиесте” он выведен под именем Роберта Кона. За ним оставлены все реальные черты: высокий, миловидный, отличный боксер и теннисист, выпускник Принстона, трезвенник, чувствительный мечтатель. Но при этом он изображен невыносимым занудой, не умеющим ни пошутить, ни поддержать интересный разговор, ни блеснуть оригинальным парадоксом. “Чего ты лезешь туда, где тебя не хотят видеть?” — говорят ему другие персонажи. За глаза называют жидом. Все нормальные люди уже примирились, что в новые времена мужчины и женщины легко меняют партнеров. А этот из-за ревности пускает в ход кулаки, а потом льет слезы раскаяния и просит прощения. Наконец, самый страшный грех: равнодушен к корриде, которой остальная компания упивается в Испании день за днем.

ТЕНОР: Видимо, вся история с леди Твисден и Лойбом задела Хемингуэя так глубоко, что он был не в силах дать ей время отлежаться — начал делать наброски романа тут же, еще до возвращения в Париж. Он мало заботился о том, что друзья узнают себя в его персонажах и могут возмутиться. Их образы вставали перед ним так ярко и драматично, что он не видел нужды напрягать воображение, наполнять роман выдуманными людьми и событиями.

БАС: Конечно, в начале XX века наличие сюжета в романе перестало считаться обязательным условием. Свободное скольжение в толпе персонажей, произвольные перелеты во времени и географическом пространстве применяли Пруст, Музиль, Кафка, Джойс. Хемингуэй не остался в стороне от этого поветрия. В середине “Фиесты” он теряет Роберта Кона и заставляет нас таскаться за Джейком и его приятелями по злачным местам, отправляет в Испанию на рыбалку, потом на корриду в Памплоне. Их диалоги должны быть очищены от сентиментальности, поэтому идут бесконечно повторяющиеся “Что будем пить?”, “Не знаю”, “Какая завтра погода?”, “Сколько форелей ты поймал вчера?” и так далее. В какой-то момент я так устал от описаний жареной зайчатины и устриц под соусом, что начал просто пролистывать страницы в поисках имен Кона и Брет.

ТЕНОР: Гарольд Лойб был огорчен своим портретом в романе. Он воображал себя другом замечательного писателя, а тут вдруг такие черные краски и ушаты презрения. “Что ты таскаешься за нею как упрямый вол?! — кричит Роберту Кону жених Брет Эшли. — Что с того, что она спала с тобой? Она спала со многими получше тебя!” Но у меня есть одна догадка. Мне кажется, в Гарольде Хемингуэй разглядел того чувствительного романтика, которого он выжигал в себе с ранней юности, и попытался добить его литературными средствами. Играла свою роль и ревность. То, что Дафф Твисден ездила в Сан-Себастьян с Лойбом, а не с ним, должно было точить самолюбие. Ее нежелание причинить боль Хедли могло выглядеть просто отговоркой в его глазах. Правда, он взял одну строчку из ее письма и вложил ее в уста Брет: “Мы не должны ранить других. Это у нас вместо веры в Бога”.

БАС: Роман “Фиеста” вышел в 1926 году и имел большой успех, хотя и с привкусом скандала. Критики хвалили, читатели раскупали, а родители опять были возмущены. “Стоило ли тратить свой талант на описание таких дегенератов? — писала мать. — Не много чести — опубликовать самую грязную книгу года”. Оправдываясь, Хемингуэй объяснял, что невозможно изображать правду жизни, обходя все уродливое, жестокое и подлое, что в ней есть.

ТЕНОР: С выходом к широкому читателю неизбежно умножились шипы сарказмов, отталкивания, насмешек. Обостренное самолюбие писателя также больно задевали сравнения его с другими авторами. Дружественно настроенному критику Эдмонду Вилсону Хемингуэй писал: “Нет, я не считаю, что рассказ └Мой старик“ вырастает из рассказа Андерсона └Хотел бы я знать — зачем?“ Мой — о мальчике, его отце и скаковых лошадях. Шервуд написал о мальчиках и лошадях. Тут нет ничего общего. Я хорошо знал Андерсона. Он писал хорошие рассказы… Но нью-йоркские критики развратили его похвалами, и его творчество заваливается к чертям”.

БАС: Видимо, эта затаенная ревность подвигла Хемингуэя на нелепую затею — написать пародию на новый роман Андерсона “Темный смех”. Название для пародии он заимствовал у Тургенева — “Вешние воды”, а в качестве эпиграфа взял цитату из Филдинга: “Единственный источник по-настоящему смешного — чувствительность”. Пародия писалась параллельно с “Фиестой”, в которой, как мы помним, чувствительность свойственна только отрицательному персонажу — Роберту Кону.