Есаул из будущего. Казачий потоп

- Пошлите в атаку для прикрытия пехоты не более четверти всадников. Наших татар, литвинов, хорватов... кого не жалко. Остальных расположите вдоль боковой стены лагеря, там не очень-то широко развернёшься. Уверен, в том месте вы сможете продержаться довольно долго. Тем более, что вас поддержат огнём стрелки с вала, с тысячу лучших мы в атаку не отправим. Вполне возможно, если сумеете выдержать первый натиск, то и без посторонней помощи врага одолеете. В поле на коне поляк десяти казаков стоит!

Все в лагере успели позавтракать. Конечно, дело не ограничилось принятием пищи телесной, о духовном напутствии власти тоже позаботились. В связи с многочисленностью и многоконфессиональностью армии общего богослужения перед сражением не проводили. Да и где было собрать такую прорву народу? Разве на поле боя, но ему предстояло стать ареной совсем другого действа.

Пастыри - ксёндзы, попы, пасторы и даже один мулла - продолжали доводить до нужной кондиции паству. Легко было заметить, что обработка дала плоды, у многих глаза горели не жаждой наживы, но желанием послужить - даже ценой жизни - крулю, Ойчизне, правде... Хотя и желающих пограбить хватало более чем, в избытке.

* * *

Хмельницкий имел возможность отдохнуть, перебазировавшись на ночь вместе с конницей подальше от места противостояния. В наступление поляков большими силами ночью - он не верил, однако остался в таборе. Именно сюда, к "начальнику шпионов" Свитке и гетману, являлись всю ночь разведчики. Главные удачи - подрыв трёх небольших пороховых складов и уничтожение отряда наёмников из Германии, Богдана порадовали... но не слишком. Судя по их рассказам, внести смуту и панику во вражеские ряды ночными обстрелами и распространением слухов не удалось. Поляки не выспались, как и сам гетман, толком не отдохнули, но боеспособности не потеряли. А следовательно, ни о какой гарантированной победе говорить не приходилось.

Прикорнув на пару часов перед рассветом, Хмель встал с первыми лучами солнца. Засевшие на высоком дереве с подзорной трубой наблюдатели доложили, что у врагов жизнь в лагере продолжается в прежнем режиме, без суеты. Поляки готовились, если судить со стороны, к завтраку, а не к битве. Наскоро перекусил всухомятку и сам гетман. Его терзало опасение, что, отправив ночную смену пехоты на отдых, он её выключит из битвы, вернуться-то она сможет, дай Бог, через часа полтора, в самом лучшем случае, после начала сражения.

"И здесь их держать, голодных, выпивших запасённую воду, не выспавшихся... неразумно. Господи, снизойди, дай хоть намёк, что же мне делать?!"

Однако ни Богу-отцу, ни милосердному Христу, ни даже добрейшей Святой Деве до разборок в среде поклоняющимся им, судя по всему, дела не было. Небеса привычно безмолвствовали.

Ещё раз посетовал про себя, что расположение табора впритык к лесу не даёт возможности свободно маневрировать на поле боя конницей. Именно из-за требований разместить его вне зоны уверенного попадания польских ядер он вынуждено жёстко разбил кавалерию союзников на две части. Богдан отправился к своему левому флангу, где выстроились шестьдесят восемь тысяч всадников. Калмыки привели, как выяснилось при подсчёте казаками, не сорок тысяч, а всего тридцать одну, из которых лишь тысяч семь были бронными

"Потом надо будет ткнуть в эти подсчёты плоскими мордами сыновей Хо-Урлюка. Ишь чего удумали, завышать своё число для претензий на большую часть добычи. Хрен вам большой, а не доля на сорок тысяч! Но об этом поговорим после битвы, пока придётся делать вид, что не замечаем мы этих азиатских хитростей. И напрасно я послушался горлодёров, Татарин теперь от меня как на другом краю света, не докричишься вовремя".

Коротко перемолвившись с тремя калмыцкими предводителями не столько по нужде, сколько по дипломатической необходимости, проследовал дальше. Кочевников подпирала пятнадцатитысячная лёгкая гетманская конница с молодым Богуном во главе. По наводке попаданца Богдан продвигал вверх Богуна и Сирка, уже убедившись, что люди они очень талантливые. А быстрое возвышение привязывало их к гетману. Да и совершенное отсутствие у них претензий на гетманскую булаву Хмельницкого очень устраивало. Властью ему делиться не хотелось, а запорожские атаманы скрыть стремление к получению булавы кошевого и не пытались.