Есенин

Тот едва заметно и учтиво поклонился; Коростелев тронул его за локоть, провёл между столов к одной из женщин.

   — Это Мария Михайловна, вы ей будете помогать...

Есенин кивнул.

   — Завтра вы, Мария Михайловна, переходите в третью комнату, она пустая. А пока введите господина Есенина в круг его обязанностей. — Коростелев отошёл к своему столу, стоявшему в конце зала у дальнего окна.

   — Садитесь, Сергей Александрович, — сказала Мария Михайловна.

Есенин стоял, несмело оглядываясь, он искал Воскресенского. Взгляд его натолкнулся на девушку, которую он встретил однажды у входа в типографию, когда памятным утром поджидал Владимира Евгеньевича, Анну Изряднову; это она, смеясь, спросила тогда про наволочку с книгами и, убегая, крикнула задорно: «До свидания, село рязанское!»

Вот и свиделись. Он уважительно кивнул ей, она улыбнулась в ответ.

   — Вы уже нашли здесь знакомых, господин Есенин? — негромко спросила Мария Михайловна, заметив этот молчаливый обмен улыбками.

   — Да, немногих... Так в чём же будут состоять мои обязанности?

   — Это несложно. Вы станете внятно и неторопливо читать подлинник, не пропуская ни единого знака препинания, ни слова, ни буквы. А я буду сверять с корректурой.

   — А что мы будем читать?

   — Завтра скажут. По-моему, один из томов Генрика Сенкевича...

В это время в помещение вошёл Воскресенский со стопкой свежих гранок, положил их на стол Коростелева и сразу же очутился подле Есенина.

   — Вот вы и здесь. Весьма приятно видеть вас. — Он обнял Есенина за плечи, по-братски, чуточку сдавил. — Господа! — Владимир Евгеньевич оглядел присутствующих. — Сергей Александрович не только работник корректорской, он ещё и талантливый русский поэт!

От неожиданности Есенин покраснел, как-то неловко и стыдливо вобрал голову в плечи, словно его уличили в чём-то недозволенном. На него глядели — кто с недоумением, кто насмешливо-скептически, кто заинтересованно.

   — А что он напечатал, наш уважаемый поэт? — спросил Коростелев.

Воскресенский ответил за Есенина:

   — Пока что ни одной строчки. Но им написано много и, главное, хорошо. Я читал и слушал. Можете мне поверить.

   — Теперь пускай нам почитает, — не то попросил, не то потребовал кто-то из заднего ряда. — Вникнем, оценим!..

Воскресенский легонько подтолкнул Есенина вперёд.

   — Не стесняйтесь, тут все свои. И рано или поздно, а читать вам всё равно придётся...

Есенин прошёл к стене и повернулся лицом к слушающим. Волнение улеглось. Он поглядел в широкие окна. Над городом в синем небе ветер вёл призрачные корабли под белыми облачными парусами.

Задымился вечер, дремлет кот на брусе.Кто-то помолился: «Господи Исусе...»Полыхают зори, курятся туманы,Над резным окошком занавес багряный.Вьются паутины с золотой повети.Где-то мышь скребётся в затворенной клети...У лесной поляны — в свяслах копны хлеба,Ели, словно копья, уперлися в небо.Закалили дымом под росою рощи...В сердце почивают тишина и мощи.

После первого стихотворения люди притихли, перестали шелестеть бумагами. Затем, по мере того как он читал, стали аплодировать, чем дальше, тем громче: забыли, что стихи звучат в служебном помещении, в рабочее время.

Проходя мимо, услышав необычное оживление и шум, в корректорскую заглянул Сытин. Вначале он не понял, что тут творится. Лица даже у самых сдержанных корректоров были возбуждены, глаза сияли.

   — Что такое, милостивые государи? — не скрывая удивления, спросил Сытин. — Кого чествуете, позвольте узнать?

Коростелев, кашлянув в ладонь, как бы извиняясь, ответил за всех:

   — Слушаем нового поэта, Иван Дмитриевич. Вы уж не обессудьте, экспромтом получилось...

Сытин жестом прервал его и спросил Есенина:

   — Как живётся у нас, молодой человек? Есенин, если не ошибаюсь...

   — Благодарю вас. Привыкаю.

Сытин сел на поданный ему стул.

   — Продолжайте...

Многие подумали, что Есенин смутится, оробеет при виде хозяина и скорее всего откажется продолжать чтение. Но он находился в таком состоянии душевного взлёта и восторга, что появись тут сам Иисус Христос, то и тогда не заробел бы и с той же увлечённостью продолжал бы.

Ты поила коня из горстей в поводу,Отражаясь, берёзы ломались в пруду.Я смотрел из окошка на синий платок,Кудри чёрные змейно трепал ветерок.Мне хотелось в мерцании пенистых струйС алых губ твоих с болью сорвать поцелуй.Но с лукавой улыбкой, брызнув на меня,Унеслася ты вскачь, удилами звеня... —