Есенин, его жёны и одалиски

Легкомыслен был великий поэт. Молодая женщина (вчерашняя девочка) печётся о его зрении и судьбе, готова на жертву ради любимого человека, а он уже поостыл по отношению к ней. Почти весь 1921 год прошёл у Есенина под знаком увлечения Галиной Бениславской; прервала его бурная страсть к заморскому диву – танцовщице Айседоре Дункан.

В день 26-летия поэта Бениславская и Вольпин отошли для Сергея Александровича на второй план. Но они не смирились с этим и решили ждать. Надя не сомневалась в том, что поэт быстро «перегорит», что чувство, так внезапно полыхнувшее в нём, быстротечно. «В страстную искреннюю любовь Изадоры, – писала Вольпин, – я поверила безоглядно. А в чувство к ней Есенина? Сильное сексуальное влечение? Да, возможно. Но любовью его не назовёшь. К тому же мне, как и многим, оно казалось далеко не бескорыстным».

Последняя встреча Есенина с Надей состоялась в первых числах мая 1923 года. Проходила она на крыше (!) одного из московских домов. Любовались на город. Вдруг Вольпин сказала, показывая вниз:

– Если вас это повеселит, могу спрыгнуть.

Есенин отвёл её от края и спросил:

– Будешь меня ждать? – И сам же ответил на свой вопрос: – Знаю, будешь.

После ошеломительного успеха сразу у пяти женщин (Эйгес, Вольпин, Лившиц, Бениславская, Дункан) поэт уверовал в свою мужскую силу и внешнюю неотразимость. И Надя действительно ждала. Вскоре после возвращения Сергея Александровича из-за границы постаралась встретиться с ним.

Где-то в двадцатых числах августа имажинисты отмечали в своём кафе возвращение Есенина из-за границы. Дункан на этой вечеринке уже не было, вместо неё Сергей Александрович пригласил Н. Вольпин. Увидев её, А. Мариенгоф с намёком бросил:

– А вы располнели.

– Вот и хорошо: мне мягче будет, – усмехнулся Есенин и по-хозяйски обнял Надю за талию.

Застолье тем временем разворачивалось. Заговорили о поэзии.

– Кто не любит стихи, – заявил Есенин, – вовсе чужд им, тот для меня не человек. Попросту не существует!

Его попросили почитать стихи. Он охотно согласился. Одно из стихотворений оказалось посвящённым Миклашевской. Кто-то обронил:

– Говорят, на редкость хороша?

– Давненько говорят. Надолго ли хватит разговору? – последовало в ответ.

Есенин с усмешкой отозвался:

– Хватит… года на четыре.

Укол (если не хамство) в свой адрес Надя стерпела, но здесь не выдержала и вступилась за отсутствующую соперницу:

– Что на весь пяток не раскошелитесь?

Тут прозвучал чей-то совет Есенину:

– Не упустите, Сергей Александрович, если женщина видная, она всегда капризна. А уж эта очень, говорят, интересная.

Есенин поморщился и бросил:

– Только не в спальне!

На это кто-то из сидевших за столом перевёл разговор на Вольпин:

– На что они вам, записные красавицы? Ведь вот рядом с вами девушка – уж куда милей! Прямо персик!

Есенин отозвался и на эту реплику. В голосе его прозвучали нежность и сожаление:

– Этот персик я раздавил!

Надя отпарировала:

– Раздавить персик недолго, а вы зубами косточку разгрызите!

– И всегда-то она так – ершистая! – заметил Сергей Александрович и, крепко обняв Надю, разоткровенничался, видимо, не ощущая цинизма своих слов: – Вот лишил девушку невинности и не могу изжить нежность к ней, – помолчал и добавил: – Она очень хорошо защищается!

Есенину не было свойственно постоянство в отношениях с женщинами. Уже через несколько дней после памятного вечера он заявил Наде:

– Вам нужно, чтобы я вас через всю жизнь пронёс – как Лауру[31].

При всей остроте ума Надя не нашлась что ответить, а в дневнике записала: «Боже ты мой, как Лауру! Я, кажется, согласилась бы на самое короткое, но полное счастье – без всякого нарочитого мучительства. И с обиды, что ли, не спешу ухватиться за этот его своеобразный подступ к примирению в нашей изрядно затянувшейся размолвке».

Это был не подступ, а отступление на заранее обеспеченную позицию – 3 октября Есенин отмечал свой день рождения уже с Августой Миклашевской. Но Надя спокойно восприняла это: главного она добилась – была беременна на втором месяце от Есенина. Выдержка у этой хрупкой женщины была удивительная.

Вольпин по-прежнему посещала «Стойло Пегаса» и спокойно наблюдала за развитием отношений её любимого и Миклашевской. С тяжёлым чувством она отмечала, что очередное увлечение поэта не помогло ему избавиться от пьянства. Как-то к ней подошёл И.В. Грузинов, один из приятелей Сергея Александровича, и умоляюще сказал:

– Надя, очень прошу вас, уведите его к себе. Вот сейчас.

За спиной Ивана Васильевича, покачиваясь, стоял Есенин.

– Ко мне? На совсем? Или на эту, что ли, ночь? Как вы можете о таком просить?

– Поймите: тяжело ему с Галей![32] Она же…

– Знаю: любит насмерть женской любовью, а играет в чистую дружбу! Почему же ко мне? Со мною ему легче, что ли?

– Эх, – вздохнул Грузинов, – сами себе не хотите счастья.

Наверное, многие женщины попытались бы в такой ситуации вернуть себе отца будущего ребёнка, но Надя твёрдо сказала: «Нет!» Год близости с поэтом оставил её в убеждении, что никакого счастья с ним не будет – не рождён он для семейной жизни.