Есенин: Обещая встречу впереди

Дед был широкого характера — буйный во злобе и ласковый в доброте.

Много разговаривал с внуком Сергеем. До той поры с ним никто толком не говорил: матери вечно было некогда, отец едва появлялся — тут же исчезал, бабка Аграфена его будто и не видела. Дядья — хорошие, конечно, но это ж только слово взрослое: «дядя», а на самом деле им было чуть меньше или чуть больше двадцати — жеребцы, да и только, какой с них спрос. Бабушка Наталья Титова — вся ласка и приятие, но она же всё-таки женщина.

А у Фёдора Андреевича можно было, не пугаясь насмешки, всё спросить: как хлеб растёт, как баржа плывёт, как солнце всходит, отчего мир устроен так, а не эдак. И дед отвечал, и речь его была своеобразна и богата.

Помимо того (цитируем Есенина), «дед имел прекрасную память и знал наизусть великое множество народных песен, но главным образом духовных стихов».

Бабка Наталья — отдельная история.

Отчество у неё — Евтихиевна, девичья фамилия — Кверденёва (по другим данным — Памфилова): таким образом, среди ближайших предков Есенина мы находим рязанских мужиков с именами Евтихий (Евтей), Иосиф, Стефан, Панкратий…

Наталья Евтихиевна, как и Аграфена, была богомольной, но в чуть иной манере — назовём её тёплой.

Накупит ей Фёдор Андреевич подарков, она улучит минутку — и раздаст нищим.

Александра, сестра Сергея, эту бабушку описывала так: «Она была человеком тихим, кротким, добрым и ласковым».

Тоже ходила по монастырям и с какого-то времени водила с собой Сергея.

Первое его воспоминание: «Лес, большая канавистая дорога. Бабушка идёт в Радовецкий монастырь, который от нас верстах в сорока. Я, ухватившись за её палку, еле волочу от усталости ноги, а бабушка всё приговаривает: „Иди, иди, ягодка, Бог счастье даст“».

(Есенин пишет, что ему было в то паломничество года три-четыре — нет, скорее всего, чуть более шести — 40 вёрст трёхлетнему ребёнку не одолеть, да и жил он тогда у другой бабки.)

За дочь свою Татьяну Наталья Евтихиевна вступаться была не вправе — и по крестьянским семейным правилам, и потому, что считала: за счастьем неизбежно надо идти.

Норовя вернуться в родительский дом, Татьяна Фёдоровна нарушала неписаный, но всем известный закон: жена всегда живёт в доме родителей мужа.

Наконец — и это главное, — оставляя мужнин дом, она лишалась наследства сама и лишала его детей, в данном случае Сергея, который, став взрослым мужиком, не смог бы претендовать на усадьбу Никиты Осиповича и не имел бы своего земельного надела.

А земля — это жизнь.

Что касается Титовых, у них и так было трое сыновей, и хоть один из них припадочный, девке всё равно от надела не отрежешь — и так мал.

В память о былом достатке осталась лишь часовня.

Сёстры Есенина рассказывали: в деревне все дома лезли друг на друга, расширяться было некуда: впереди Ока, вокруг — помещичьи и церковные земли.

Малоземелье мучило русское крестьянство, настраивая мужиков и против помещиков, и против Церкви. Такое положение вещей обернётся колоссальными трагедиями и станет одной из важнейших причин революции.

«Мы в кабале у помещиков, — писали в ту пору мужики реформатору Столыпину, — земли их тесным кольцом окружили наши деревни, они сытеют на наших спинах, требуйте во что бы то ни стало отчуждения земли у частновладельцев-помещиков и раздачи её безземельным и малоземельным крестьянам. Казённых земель у нас нет, а переселяться на свободные казённые земли в среднеазиатские степи мы не желаем, пусть переселяются туда наши помещики и заводят там образцовые хозяйства, которых мы здесь что-то не видим».

Крестьяне, как мы видим на примере семей Есениных и Титовых, предпочитали служить в лавках или искать удачи в предпринимательстве, но не катиться на край земли за неведомым счастьем.

Фёдор Титов предложил дочке отправиться в Москву — сойтись с мужем и найти себе какую-никакую работу: потом, Бог даст, оба вернутся в родовой дом Есениных и заживут, как прежде.

Татьяна сделала по-своему: вместо Москвы поехала в Рязань.

* * *

Не столько из-за грешной природы, сколько от загнанности люди рвались за пределы своей однообразной жизни.

Евдокия Титова, крёстная Сергея, от мужа гуляла — его всё равно не было месяцами. Сам-то он поди тоже гуляет! Переболев в Москве оспой, Иван стал некрасивым.

Рябым. Ему казалось обидным, что жизнь с ним так обошлась. Жизнь или жена — неважно: часто это одно и то же.

Возвращаясь с заработков, Иван колотил жену смертным боем.

Как-то раз, испугавшись битья и гнева, Евдокия спряталась в подпол. Иван подтащил её за волосы и захлопнул крышку подпола. На волосах она и повисла, крича от боли так, что все соседи слышали.

Однажды к дому подкатила коляска, в которой сидел тайный возлюбленный Евдокии. Она выскочила в чём была, вскочила в коляску — и пропала навсегда.

Так Сергей остался без крёстной.

Дядьку — даром что живодёр — Сергей любил. Тот, приезжая, брал его на рыбалку и на охоту.

Позже Иван оставил Константиново, поселился в Ревеле, завёл себе новую семью. Дорос до управляющего ревельской нефтебазой.

Порода Есениных и Титовых всё время норовила с мужицкой стези свернуть.