Есенин. Русский поэт и хулиган

И он единственный из детей Есенина унаследовал его поэтический дар. Не лирический и песенный. Затрагивающий совсем иные струны, но тоже пронзительный и трагический. (А какие-то мотивы — с поправкой на время — и совпадают: «… Подрастая я был убежден/, Что вся правда откроется мне —/ Я прославлюсь годам к тридцати/ И, наверно, умру на Луне!// — Как я много ждал! А теперь/Я не знаю, зачем я живу, / И чего я хочу от людей, / Населяющих злую Москву».[125])

Советский «самиздат» не представим без стихов Вольпина. (Под стихами он никогда не ставил фамилию Есенин, только Вольпин).

О сограждане, коровы и быки!До чего вас довели большевики!…Но еще начнется страшная война,И другие постучатся времена…Если вынесу войну и голодок,Может быть, я подожду еще годок,

Посмотрю на те невзрачные места,Где я рос и где боялся так хлыста,Побеседую с остатками друзейИз ухтинских и устьвымских лагерей, —А когда пойдут свободно поезда,Я уеду из России навсегда!…Но окажется, что Запад стар и груб,А противящийся вере просто глуп,И окажется, что долгая зима

Выжгла ярость безнадежного ума.И окажется — вдали от русских местБеспредметен и бездушен мой протест!..…Что ж я сделаю? Конечно, не вернусь!Но отчаянно напьюсь и застрелюсь,Чтоб не видеть беспощадной простотыПовсеместной безотрадной суеты,Чтоб озлобленностью мрачной и святой

Не испортить чьей-то жизни молодой,И вдобавок чтоб от праха моегоХоть России не осталось ничего!^{Караганда — Москва, апрель 1952 —октябрь 1953.}

«Пойдут свободно поезда». Никто из нас не надеялся дожить до этого. Но Александр Сергеевич, будучи ученым, знал: только неправдоподобные теории оказываются верными.

В отличие от своего отца, он не питал никаких сентиментальных чувств к стране негодяев. И дело не только (не столько) в разнице детских воспоминаний («Никогда я не брал сохи…»). Сергей Александрович провел в советских тюрьмах в общей сложности две, от силы три недели. Александр Сергеевич — годы. Сергей Александрович задыхался от недостатка свободы. Но он еще мог кричать об этом в стихах и требовать ее от властей. Александр Сергеевич, для которого тоже «…одна только цель ясна,/Неразумная цель свобода», «кричал», но уже не в печати, и за каждый такой «крик» расплачивался так, как его отцу и в самых страшных снах не снилось.

…И когда «мечту всех времен»,Не нуждающуюся в защите,Мне суют как святой закон

Да еще говорят: любите, —То хотя для меня тюрьма —Это гибель, не просто кара,Я кричу: «Не хочу дерьма!»…Словно, я не боюсь удара…^1946 г.

Когда поезда за рубеж пошли еще не совсем свободно, но все-таки пошли, Александр Сергеевич уехал одним из первых. И хотя Запад «стар и груб», он там не застрелился и не спился. Ведь у него всегда был (и есть) мощный якорь — наука. В отличие от поэзии, она не нуждается в родной почве. Многие годы преподавал в Бостонском университете в США. Ныне — на пенсии.[126]

«В своей стране я словно иностранец…»