Эсфирь, а по-персидски - 'звезда'

Но Гегай только часто-часто заморгал глазами, приложил руку к сердцу, попятился, и, все так же улыбаясь, скрылся за дверью. Он был очень хитрым этот Гегай, страж новых царских жен и заранее передал царю через Харбону, что сегодня ночью во дворец будет доставлен "лучший его цветок", с которым нужно обращаться особенно бережно, чтобы почувствовать его неповторимый аромат и не спешить с привычными порицаниями.

Царь нахмурился и ещё пристальнее взглянул на девицу. Она по-прежнему стояла на ковре, расшитом бабочками, на том же самом месте, где поставил её Гегай и без страха, с интересом глядела на царя, не опуская глаз. На вид она казалась спокойной и даже веселый, и лишь руки, которыми девица теребила края одежды, выдавали её волнение.

- Сними платье, - без всякого выражения, привычно приказал Артаксеркс. - Или тебя не научили, как положено, предстать перед царем?

С тех пор, как во дворце не стало царицы Астинь, Артаксеркс не терпел в своих спальных покоях танцев или песен, не выносил звуков арфы - все это было лишним, и только напрасно отнимало время, отведенное для сна.

Но сначала, чтобы хорошо спалось, нужно было загасить жажду, напиться. Придворные лекари считали, что не меньше одного раза в месяц на ложе к царю должна приходить молодая девица, чтобы поддерживать его тело в покое и равновесии, и Артаксеркс прислушивался к их советам, так как желал бы дожить до глубокой старости и править на троне не один десяток лет. Потом егожены хранились в доме Шаазгаза, как дорогие, но использованные сосуды, пригодные лишь для исчисления царского богатства и доказательства здоровой мужественности.

Девица проворно, одним рывком скинула с себя платье и сразу же распустила волосы, так что они скрыли все её тело, кроме белых, стройных ног. Все же она была довольно красива и лицом, и станом - достаточно привлекательна, чтобы предстать перед лицом царя.

Гегая можно было пока не наказывать. Почему-то от неё не пахло сладкими духами, но исходил ни с чем не сравнимый аромат юности и чистоты.

И украшений на девушке был только тонкий золотой поясок на поясе. Гегай знал, что Артаксеркс любил брать своих жен за пояс, чтобы как можно меньше прикасаться к чужим телам, и одним рывком опрокидывать их на свое ложе. Никто из них потом не помнил ни ласк царя, ни его дыхания через поцелуи, и лишь в женском доме Шаазгаза они обучались потом рассказывать друг другу сказки про самую прекрасную, полную любви и страсти, ночь в своей жизни ночь, проведенную в объятиях владыки, сами сочиняли слова, которые хотели бы услышать.

Артаксеркс и сегодня вел себя так же, как всегда - своей длинной правой рукой он слегка приподнял девицу за пояс - она оказалась непривычно легкой! - положил на царское ложе и, распахнув полы халата, расшитого золотом, возлег на неё сверху, как коршун.

Девица еле слышно пискнула, должно быть от испуга или от боли, но все остальное прошло быстро и хорошо.

Царь уже сделал нетерпеливое движение, чтобы подняться, но тут девица пошевелилась и сказала отчетливо: "Погоди, не уходи. Не уходи от меня так скоро, полежи вот так, просто. Ты ведь ещё не познал меня..."

От неожиданности Артаксеркс замер и даже смутился.

Это "не уходи" прозвучало как приказ. Приказ царю? Или все же как просьба, жалоба? То, что девица вообще подала голос на царском ложе и тем более осмелилась чего-то просить, было настолько непривычно, что царь поневоле замешкался.

Сначала Артаксеркс услышал, как стучит её сердце.

"Тук-тук-тудук-тук-тук" - как стук копыт по пыльной дороге.

Когда-то он, нынешний владыка мира, впервые в жизни сел на коня. У него тоже все было когда-то впервые.

Артаксеркс не помнил, что именно произошло тогда во дворце, и почему полководец Мардоний посадил его в свое седло, где сидеть было неудобно и страшно, потому что он крепко прижал его с двух сторон локтями.

Зачем и куда они так долго мчались по пустыне? Может, от кого-то спасались? Или, наоборот, пытались догнать царя, чтобы для чего-то вручить ему младшего сына? Теперь уже все равно невозможно ничего вспомнить.

Тук-тук-тукдук-тук-тук... Во весь опор неслись они по пустыне, и вокруг не было никаких других запахов, кроме запаха пота от тела Мардония, и Артаксеркс от сильной тряски даже ничего не мог как следует разглядеть только шрам на руке всадника все время ерзал и шевелился, как живой, а между перстней на его пальцах смешно торчали рыжие волосы из конской гривы.

Но вдруг Мардоний так резко остановил коня, что во рту у царевича чуть было не оторвался и не вылетел наружу язык, а на глаза сами собой навернулись слезы.

"Назад! Все назад! За мной!" - закричал Мардоний страшным голосом. Он кричал в самое ухо Артаксеркса, словно вообще забыв о его существововании, и стало ясно, что и впрямь случилось что-то ужасное и непредвиденное. Похоже, Мардоний увидел перед собой несметное вражеское войско, с которым не сможет справиться его небольшой отряд, и потому нужно было как можно скорее спасаться бегством.