Читаем Эсфирь, а по-персидски - 'звезда' полностью

Но он, Мардохей, вс равно должен быть оставаться здесь, в Сузах, какое-то невыполненное дело удерживало его здесь. И дело это было - Эсфирь.

Теперь в городе только и говорили о том, что Артаксеркс наконец-то выбрал себе новую царицу по имени Эсфирь и для каждого было известно время для свадебного пира. До этого срока Мардохей никак не мог уехать из города, чтобы потом вконец не измучиться от неизвестности.

А вдруг в последнюю минуту Артаксеркс переменит свое решение? Что тогда будет с Эсфирь? А вдруг сразу же после свадьбы её постигнет такая же судьба, как царицу Астинь? Но ведь Мардохей сам за руку привел свою приемную дочь во дворец - вопреки всякому здравому смыслу, поверив своим домыслам и сновидениям, и теперь должен был знать все, от начала до конца. Он не может оставить здесь Эсфирь одну, почти что одну... Если когда-нибудь придет время отправиться в путь, то лучше они сделают это все вместе.

Но вот только придет ли когда-нибудь это время? Или он, Мардохей, просто страшится неизвестности и нарочно придумывает себе всякие отговорки? Ведь если здраво на все поглядеть, теперь Гадасса, то есть, Эсфирь, стала взрослой женщиной и уже познала ложе необрезанного, в ней больше нет прежней святости, о которой твердил когда-то Аминадав. А когда по закону она станет персидской царицей, то быстро забудет свое прошлое, забудет, что сейчас пока помнит. Все проходит...

"А ведь я нередко думаю о ней не как о своей дочери, а как о посторонней, немыслимо красивой женщине, - вдруг подумал Мардохей и испугался таких мыслей. - А она дочь мне, любимая дочь, перед которой я отвечаю перед Господом."

Мардохей прислушался к тому, о чем с пылом говорил за столом Ездра.

"Дочерей ваших не выдавайте за чужеземцев, и дочерей их не берите за сыновей ваших, и не ищите их мира и блага!" - выкрикнул Ездра и Мардохею показалось, что теперь книжник именно к нему обратил свое узкое, восторженное лицо, и многие за столом тоже как будто бы незаметно повернулись в его сторону.

Кровь прилила к щекам Мардохея, и без того пылающим от жары и душевного смятения.

Некоторые из иудеев, кто сидел сейчас за этим столом, знали, что новая царица Эсфирь - приемная дочь Аминадава, а затем и Мардохея, сирота, которую он отвел во дворец к царю и кое-кто сильно осуждал стражника за такой поступок, хотя никто не заговаривал с ним про это вслух, даже Уззииль.

Уззииль же вообще стоял возле постели умирающего Аминадава, когда тот тот говорил Мардохею: "Вот дочь Абихаила и Анны, теперь это твоя дочь, я успел выкормить её, а тебе досталось воспитать её, как подобает, и найти ей хорошего мужа. Знай, что в ребенке этом есть великая святость, которую ты должен сохранить".

Мрдохей встретился глазами сУззиилем, но не выдержал, отвернулся - он боялся даже представить, что думал нем лучший друг Аминадава. Мардохей даже с ним не посоветовался, когда отвел Эсфирь во дворец к иноверцам. Он ни с кем не посоветовался, сделал по своему разумению... Но откуда вдруг взялась такая нетерпимость к иноплеменникам. По преданиям, жена Иосифа Прекрасного была египтянкой, а пророка Моисея, чьи заповеди неустанно повторял Уззииль, была из мадианитянок, Соломон тоже спал со многими чужеземками и при этом не считал, что делает что-то нечистое...

"Неужели мы будем снова и снова нарушать заповеди Твои и вступать в родство с отвратительными народами? Не прогневаешься ли Ты за это даже до истребления нас, так что не будет среди нас уцелевших и никто не найдет спасения? "- продолжал громко взывать Ездра.

И многие, кто сидел за столом, отвечали ему: "Нет, не будет этого, мы не допустим такого". А некоторые даже плакали от раскаяния: Ездра умел говорить так горячо и убедительно, что, наиболее чувствительных, его речи пронимали до слез.

Узииль снова взглянул на Мардохея и, как ему показалось, с осуждением, слегка покачав головой.

Получается, что он, Мардохей, нарушил одну из главных заповедей. А вдругУззииль тоже думает, что он сделал это из-за выгоды для себя? Он же ничего не знает... Не случайно Уззииль даже не расспрашивал Мардохея, собирается ли он пополнить своим семейством караван Ездры, как будто бы заранее знал ответ.

А ответ прост: не достоен! Он, Мардохей Иудеянин, сын Иаира, сын Семея, сын Киса из колена Вениаминова был ещё не достоен того, чтобы припасть вместе с остальными к храму, он даже не должен сидеть и за этим столом...

"Со дней отцов наших все мы в великой вине, и за безакония наши преданы были мы, цари наши, священники наши, в руки царей иноземных, под меч и плен, и на разграбление и на посрамление, как это и ныне" - громко, вздымая руки, провозгластл Ездра, и Мардохей больше не выдержал.

Он вскочил со своего места и, ничегоне объясняя, поспешно направился к выходу, как будто бы вдруг вспомнил о срочном и неотложном деле.

В это же вечер Мардохей сказал жене своей, Маре, что передумал присоединяться к каравану Ездры, и она обрадовалась, потому дети их Вениамин и Хашшув - были все же ещё слишком малы для такого трудного перехода.

Перейти на страницу:
Нет соединения с сервером, попробуйте зайти чуть позже