Эсфирь, а по-персидски - 'звезда'

А ей сейчас предстяло идти на женский пир в холодный, украшенный каменными изваяниями зал, где собрались ниболее знатные женщины города, и не было ни одного близкого лица, где никто не говорил и не пел на родном языке. Значит, такова воля всевышнего - но она все равно будет сегодня улыбаться, и веселиться, думая о тех, кто мог бы быть с ней мысленно в этот день и сейчас незримо присутствовал в этой комнате.

Эсфирь не могла разобраться в своих чувствах и понять, почему друг на неё навалилась внезапная тоска. Но почему-то нынешний свадебный пир каким-то странным образом означал для неё не начало, а конец её весны, весны её любви и ответного чувства Артаксеркса.

Все теперь будет по-другому, совсем иначе. Артаксеркс и без того уже несколько дней даже не смотрел в её сторону, занятый приготовлением пира и переговорами с великими князьями. И хотя на лице царя было написано удовлетворение, что он наконец-то добился своего и сделал так, как считал нужным, но почему-то невозможно было отыскать на нем хоть каплю былой нежности. Он словно бы по-мужски гордился своей очередной победой, но и только...

"Голос возлюбленного моего! Вот он идет, скачет по горам, прыгает по холмам. Друг мой похож на серну или на молодого оленя. Вот, он стоит у нас за стеною, заглядывает в окно, мелькает скрозь решетку!" - сами собой зазвучали в душе у царицы дивные напевы Соломоновых песен.

Дождь лил все сильнее, сплошной стеной, но никто не заглядывал сейчас за оконную решетку в комнату к Эсфирь, кроме мокрой ветки дерева.

"Поднимись ветер с севера и принесись с юга, повей на сад мой, - и польются ароматы его! Пусть придет возлюбленный мой в сад свой и вкушает сладкие плоды его".

Эсфирь вздохнула, сорвала листок от ветки миртового дерева, которую накануне свадебного пира зачем-то передал со слугами во дворец Мардохей, прикрепила лист к волосам так, чтобы он был незаметен под золотым венцом. Затем поднялась со своей маленькой скамеечки и царственной походкой отправилась на свадебный пир. Сегодня предстоял большой праздник не только для неё и царя Артаксеркса, но также и для многих людей...

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ГАДАНИЯ ЗЕРЕШЬ

...престольного города Сузы.

"...А город Сузы, который был весь построен из эмалированных кирпичей, я целиком разрушил и обломал его зубцы, которые были отлиты из блестящей меди. Шушинака, их бога, прорцателя, жившего в уединении, божественных дел которого никто никогда не видел, их богов и богинь с их сокровищами, их добром, их утварью, вместе с первосвященниками и жрецами я переместил в свою страну Ашшур. Тридцать две статуи их царей, изготовленных из серебра, золота, меди и алебастра я также забрал в страну Ашшур. Я снес стражей их храмов всех, сколько было, исторг яростных быков, украшение ворот. Святилища Элама я до небытия уничтожил, их богов и богинь я пустил по ветру. В их тайные леса, в которые не проникал никто чужой, мои воины вступили, увидели их тайники, сожгли их огнем. Гробницы их царей, прежних и последующих, не чтивших нашего бога Ашшура и Иштар, моих владык, доставлявших хлопоты царям, моим отцам, я сокрушил, разрушил и показал их кости солнцу..."

Артаксеркс почти наизусть помнил эту надпись на табличке ассирийского владыки Ашшурбанапала, которую так любил читать вслух его отец, Ксеркс Ахменид. А потом хвастливо показывал в окно, туда, где снова простирались отстроенные персидскими царями Сузы, древний Зиккурат Шушан, словно бы говоря: смотри, теперь здесь все снова стало по нашей воле!

Возможно, из-за этой гляняной таблички Артаксерксу и запала когда-то в голову мысль сделать Сузы своим престольным городом и возвысить его так, чтобы он сделался ещё могущественнее отцовского Персеполя и всех других городов державы. Тем самым он, Артаксеркс Лонгиман, желал бросить вызов не только отцу, но также далекому ассирийскомому царю Ашшурбанапалу, известному своим зверским, неукротимым нравом.

Но ведь и Ксеркс когда-то перечитывал сыновьям вслух надписи на ассирийской табличке вовсе не для того, чтобы постичь прошлое и настощее города, а для назидания.

"Вот каким должен быть настоящий владыка", - говорил Ксеркс с довольным видом, заставляя по несколько раз перечитывать отдельные места, где говорилось про рассеянные по земле человеческие кости и страшные пожары.

"Настощий, хороший воин не должен знать пощады к завоевателям. говорил он. - И мы, персы, должны про это всегда помнить, чтобы подчинять своей власти другие народы, потому что закон этот идет с самых древних времен, со времен царства Ашшура, от которого теперь тоже осталась одна лишь пыль. А почему? Потому лишь, что те, кто шли за ним, не были такими же сильными и беспощадными, как Ашшурбанапал. Воевать нужно так, чтобы кровь убитых ручьями стекала с холмов, а отрубленные головы врагов валялись по полям, как многочисленные копны только что сжатого хлеба".