Эсфирь, а по-персидски - 'звезда'

Когда гонец скрылся за воротами, Мардохей спрятался глубже в тень дерева, и начал бегло читать указ. Но примерно на середине строчки так запрыгали у него перед глазами, как будто вдруг решили сорваться со своих мест.

Ничего подобного Мардохей никак не ожидал узнать: в письме говорилось вовсе не о наказании его, Мардохея, за неповиновение царскому везирю, а об уничтожении, полном и безоговорочном истреблении в один день всех иудеев, живущих в пределах Персидского царства.

"Боже мой! Боже мой! Зачем ты оставил меня? - прошептал побелевшими губами Мардохей. - Нет мне теперь спасения".

Мардохей рухнул на землю, разорвал на себе дорогое платье царского стража, посыпал грудь и голову землей, и начал кататься по траве в знак великой скорби, как всегда делали его отцы и отцы отцов.

Когда один из старжников на садовых воротах, заметив издалека, что Мардохей Иудеянин внезапно упал, как подкошенный, подбежал к дереву, он увидел, что тот лежит на земле и тихо причитает непонятные слова:

"Боже мой! Боже мой! Что же мне теперь делать? Бог отцов наших, Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова? На кого ты меня покинул?", и что-то ещё вовсе уж непонятное, на незнакомом языке. При этом было похоже, что Мардохея укусила какая-то злая муха, змея или случился припадок, потому что глаза у него были совсем мутные, незрячие, словно вывернутые вглубь себя. К нему было страшно прикасаться, чтобы и самому не заболеть неведомой заразой, поэтому Джафар лишь растерянно застыл над распростертым телом.

Вскоре и другие стражи сбежались под дерево, громко топая, и держа свои копья наперерез, но Мардохей словно бы не узнавал никого, и был сильно похож на пьяного, а когда кто-то из них предложил позвать лекаря, внезапно поднялся на ноги и, не разбирая дороги, пошел за ворота.

Это было к лучшему: стражники отвечали за порядок только внутри дворцовых стен, все остальное их мало интересовало или тревожило...

А Мардохей, шатаясь, вышел за садовые ворота, откуда дорога вела к главной городской площади, к базару. Дорога была вымощена гладкими булыжниками, и, глядя себе под ноги, Мардохею привиделось, что он сейчас ступает по чьм-то головам, детским, круглым головкам, а узоре трещин между камнями он с ужасом различал чьи-то перекошенные губы, выкатившиеся от ужаса глаза, морщинистые лица старцев.

"Боже мой, Боже мой! Из-за меня одного истребляется народ ни в чем не повинный!" - в отчаянии шептал Мардохей, снова и снова наступая на чью-то щеку или страдальческий лоб, и старался бежать быстрее, чтобы ничего этого не видеть, так быстро, словно земля должна была вот-вот загореться под его ногами. И казалось, что стоны доносились не из его груди, а из-под камней, куда он боялся лишний раз смотреть. Мардохей слышал вокруг себя уже не только стоны, но один сплошной вой, и скрежет зубовный, и лязг оружия...

Добежав до главной площади, Мардохей в изнеможении упал на место, где обычно сидели вещуны, привлекающие внимание толпы, и сказал, обращаясь к прохожим:

"Боже мой, ведь не из гордости и не по тщеславию я не кланялся Аману, ты же знаешь это, потому что ты все знаешь и про все ведаешь! Но за что наказывать из-за меня одного столько невинных? А ведь я не гордый человек, и готов целовать следы ног Амана, если бы он не хулил тебя прилюдно и не ставил себя выше Твоей великой славы! Лишь для Твоей защиты я делал это, а вовсе не по своей гордости. Боже Авраамов, пощади же народ свой, пусть я один погибну!"

Вокруг начали собираться люди, любопытные до всего необычайного. Но Мардохей уже ничего не говорил и не объяснял, и лишь молча изображал жестами, как безжалостно будут скоро на этом самом месте рубить головы женщин и детей, и душить за горло, и вешать на деревьях. И при этом продолжал бить себя кулаком в грудь, показывая, что из-за за него начнутся все эти немыслимые ужасы, а потом грозил кому-то руками.

Многие начали смеяться, другие, немного постояв, уходили по своим делам, а самые жалостливые кидали Мардохею мелкие монеты - на этом месте то и дело появлялись новые предсказатели, нищие пророки и бесноватые больные, кто своим бормотанияем и кривляниями зарабатывал себе на кусок хлеба. Но особенно веселились дети:

- Смотрите, на нем одежда царского стража, где он украл ее? - закричал кто-то в толпе.

- Ба, да это же отец нашего Вениамина, он и впрямь служит во дворце, но что он тут делает? - узнал один из мальчишек, кому удалось протиснуться ближе остальных.

Два стражника, отвечающие за порядок на базарной площади, озадаченно переглянулись между собой, не зная как быть. Одно дело - пришлый безумец, совсем другое - слуга двора царя Артаксеркса.

"Вот что - пусть он лучше идет на свою площадь перед дворцом, может быть, там его узнают, и поймут, чего ему нужно, - наконец, пришли они к общему мнению. - Тогда он и здесь никому не будет мешать, и нам за беспорядки никто не оторвет голову".