Эсфирь, а по-персидски - 'звезда'

- Я плачу от счастья, - прошептала Эсфирь, вытирая лицо, а на самом деле ещё больше размазывая по щекам черные разводы. - Мои главные желания пока что исполяются. Но ведь я, Мардохей, ждала тебя ещё и потому, что хотела поговорить о важном деле. Слышал ли ты, что как раз в тринадцатый день адара во дворце умер Зефар, главный царский писец? Врачи сказали, что он умер от разрыва сердца...

Лицо Эсфирь сразу же сделалось серьезным и озабоченным.

- Да, я слышал эту печальную новость. Должно быть, сердце Зефара не смогло вместить в себя бессмыслицы войны, затеянной Аманом. Это говорит о том, что Зефар был праведным человеком, хоть и не из иудеев.

- Но сейчас речь вовсе не о Зефаре, а его преемнике. Артаксеркс назначил другого главного писца, который ведет во дворце книгу дневных записей и сочиняют главные царские письма и указы. Так вот, этот Хаммам, хотя тоже из древнего персидского рода, но совсем не похож на Зефара, обладавшего природной мудростью, это такой человек...

- Погоди, но к чему ты мне сейчас рассказываешь о нем, Эсфирь?

- А ты прочти, как он изложил события тринадцатого дня адара, и ты сразу все поймешь, Мардохей...

Эсфирь протянула свиток, и Мардохей углубился в его изучение. Да, Хаммам и впрямь написал об иудейском празднике пурим. Но получалось, что в витиеватых словах, он призывал всех персов и мидийцев никогда не участвовать в этом веселом празднике, и помнить, что в этот день иудеи погубили по всей стране семьдесят тысяч ни в чем не повинных человек, чтобы укрепить свое влияние в царстве, и власть персидской царицы Эсфирь, родом из иудеев.

- Но это не так! - воскликнул Мардохей. - Хаммам не здесь написал самого главного - о том, что мы вынуждены были защищаться! Ведь если бы не появилось второго указа, то в этот день по указу Амана погибло бы вовсе не семьдесят тысяч человек, а в десятки раз больше, если попытаться исчислить всех иудеев в державе Артаксеркса. Почему он не написал, что Аман пообщал за свой указ в царскую казну десять тысяч талантов серебра, и мы знаем, как он надеялся её получить. Недаром он приказал воинам без разбора убивать и грабить всех иудеев, и брать из наших домов все ценное, что только попадется под руку, и такой беззаконие могло бы совешиться под прикрытием царского повеления. Все неправедные мужи в стране, из разных народов, мечтающие о грабеже и быстром обогащении, в тринадцатый день взяли в свои руки оружие. Почему же он про это нигде не пишет, этот Хаммам?

- Да, про это он не пишет, - сказала Эсфирь. - И ещё я сильно опасаюсь, как бы Артаксеркс, познакомившись с таким письмом, не переменил своего взгляда на события. Пока что его мысли почти целиком занимают события в Египте и на островах, владыка нашел для себя новую забаву пировать и ездить на охоту с Фемистоклом, быстрым греческим полководцем.

- И почему здесь не сказано, что ни один из иудеев в этот день не простер на грабеж руки и ничего не взял себе из имущества убитых? - никак не мог успокиться Мардохей. - Все как одни человек, даже самые бедные из иудеев, думали в этот день только о защите своей жизни и своих жилищ.

- Да, про это Хаммам не написал ни слова, он даже про Амана упомянул мельком, как будто бы и не с него все началось. Но ведь новый царский писец на самом деле нечего не знает, потому что не присутствовал лично при всех этих событиях. Своей властью я заставила убрать писца такие неправильные и неточные сведения из книги дневных записей царя, чтобы не смущать напрасно ум моего господина, и Хаммам вынужден был мне подчиниться. Но недавно я узнала, что повый царский писец все равно посчитал нужным распространить свое изложение событий тринадцатого дня в свитках, и многие знатные персы уже купили у него такие свитки за немалые деньги, чтобы сохранить для потомков память о событиях, которые случились в их время жизни. И теперь мы ничего не можем сделать. Точнее, мы можем сделать только одно, Мардохей, и ничего больше.

- Что ты имеешь в виду, Эсфирь?

- Только одно. Мы должны написать, как все было на самом деле, чтобы те, кто будет жить после нас, узнали всю правду, а не маленькую крошку от правды. И это должен сделать ты, Мардохей. Никто, кроме тебя, не знает столько подробностей и не сможет написать лучше.

- Я? Ты говоришь обо мне, Эсфирь? - несказанно удивился Мардохей. Нет, ты что-то путаешь. Мы же только вместе писали указ, и ты смеялась над тем, как сложно и путанно я выражаю свои мысли и самые простые дела. Я никогда в жизни ничего не записывал и не сочинял, потому что у меня нет такого дара. Нет, Эсфирь, это вовсе не мое дело...

- Ты должен написать об этих событиях, Мардохей, ты лучше всех сумеешь сделать это, - повторила Эсфирь. - Как бы мне хотелось, чтобы ты хотя бы поробовал! Ведь ты сможешь все описать и правдиво, и откровенно...