Эсфирь, а по-персидски - 'звезда'

Зефар замолчал, и лицо его словно бы сделалось восковым и ещё больше похожим на маску скорби. Увы, похоже, ему не все же удалось перехитрить Амана - везирь все понял, догадался о его тайных намерениях, и теперь точно не пощадит его головы. Всю ночь Зефар размышлял о том, как сделать так, чтобы всякий, читающий письмо, без труда понял, от кого исходит зло и погибель, и обратил свои проклятия на голову царского советника, несмотря на то, что послание было составлено от имени царя Артаксеркса.

И теперь, когда Аман остановил его, Зефар нисколько не удивился, и лишь почувствовал на сердце странный ледяной холод, как в подземном хранилище глиняных табличек, и одновременно - гордость за свою отвагу. Но он должен был написать правду - письма и указы живут дольше правителей, и когда-нибудь благодаря начертанным знакам и словам, правда все равно выходит наружу, в том числе - о грядущих кровавых событиях.

- Погоди, Зефар, ты хоть понимаешь, что ты тут написал? - воскликнул Аман, и лоснящееся лицо везиря сразу же сделалось надутым, как у обиженного ребенка. - Как ты мог назвать меня простым советником царя? Неужели это все, что можно сказать о моем месте возле царского трона?

А так как Зефар по-прежнему смотрел на везиря с большим недоумением, Аману пришлось лучше пояснить свою мысль:

- Нет, я вижу, ты ничего не можешь написать сам. Слушай меня и записывай вот что: "Когда же я спросил советников, каким бы образом привести это в исполнение, то отличающийся у нас мудростью..." Да, да так и пиши, Зефар: "Отличающийся у нас мудростью и пользующийся неизменным благоволением, и доказавший твердую верность, и получивший вторую часть по царе, Аман"... Вот так должно быть записано обо мне, Зефар, и никак иначе. Чтобы все народы в ста двадцати семи областях, кто ещё не знает о моем положение возле трона, уллышали обо мне и запомнили о моем величии.

Зефар кивнул и незаметно перевел дух: Аман Вугеянин как был, так есть и будет неисправимым, глупым хвастуном! Слава великим богам, что он даже сейчас не думал ни о чем другом, кроме как о своем возвеличивании.

-...Замешался один враждебный народ, по законам своим противный всякому народу и постоянно пренебрегающий царскими повелениями, - более спокойно начал читать Зефар. - Итак, узнав, что один только этот народ всегда противится всякому человеку, ведет образ жизни, чуждый законам, противится нашим действиям...

- Вставь лучше такие слова - "противясь нашим действиям, совершает величайшие злодеяния...", - перебил его Аман, потому что, услышав про чуждый образ жизни, вдруг отчетливо увидел перед собой довольное и невозмутимое лицо Мардохея, и на языке у везиря сразу же появилась знакомая горечь, как будто бы он лизнул отраву.

-...Мы повелели указанных вам в грамотах Амана, поставленного над делами и второго отца нашего, всех всецело истребить...

- Нет, нет, ты снова пропускаешь много важного, я вижу, что ты совсем не старался, - воскликнул Аман, снова махнув рукой, чтобы Зефар остановил чтение.

В голосе везиря не было теперь ни капли пьяного благодушия, по лицу Амана пробежали резкие тени - отблески красного, закатного солнца, и губы от красного вина словно бы сделались ещё ярче и казались вовсе ненасытными.

- Ты написал: "всех истребить", но вдруг наши военоначальники подумают, что речь идет только о мужах, которые могут держать в руках оружие? Нет, Зефар, в указе должно быть сказано так, чтобы любому было понятно. Лучше ты так запиши: "всех с женами и детьми всецело истребить вражескими мечами, без всякого сожаления и пощады, в тринадцатый день двенадцатого месяца Адара настоящего года, чтобы эти враждебные люди были в один день насильно низвергнуты в перисподюю, и не препятствовали нам в последующее время проводить жизнь мирно и безмятежно..."

Низко склонив голову, Зефар послушно записал все, что продиктовал Аман, наполняясь тихим отвращением не только к царскому везирю, но и к самому себе.

- И вот что, Зефар, и не забудь приписать, как всегда ты делаешь в конце, чтобы список с этого указа отдать в каждую область как царский закон, чтобы к объявленному дню все народы были готовы к его исполнению. А теперь перепиши все без помарок, а я поставлю под письмо печать с царского перстня. Видишь, царь Артаксеркс отдал мне печать со своей руки!

- Хорошо, - сказал Зефар, снова принимаясь за письмо.

Он закончил писать, когда солнце на небе уже собиралось спрятаться на ночь в свои божественные чертоги. Но даже маленький, пока ещё заметный краешек светила расцвечивал небеса багряными, розовыми, пурпурными полосами, и даже самый дорогой ковер не мог сравниться с этими рисунками.

Некоторое время после ухода писца Аман Вугеянин понаблюдал за причудливой игрой красок на небе, затем устало потянулся и поднялся на ноги. Он утомился, как бывало после большого хорошо сделанного дела или удачной охоты, и усталость эта была приятной, почти что блаженной.